О Викторе Гущине я могу рассказать совсем немного. Стихи он писал добротные и выверенные. Был в своем роде мастером слова. К сожалению, его поэтическое творчество не оставило заметного следа в моей душе, но это вовсе не значит, что у Виктора не было своих шедевров и он не оставил следа в душах других людей. На вкус и цвет товарищей нет. Гущин всю жизнь был литературным рабом газет «Ленинец» и «Вышневолоцкая правда». Был искренне предан работе и нес безропотно свой крест. Я не сказал бы, что Виктор часто посещал заседания литобъединения, но если он появлялся, то вносил свой посильный вклад в обсуждение произведений своих товарищей и приносил этим пользу. Встречались мы с ним часто. Порою подолгу сидели за бутылкой вина у него дома. У него было два сына, тихая и застенчивая жена. По всей вероятности, Виктор Гущин оставил более заметный след в книгах, выпущенных за счет предприятий города и района, о которых он писал много и плодотворно. Боюсь ошибиться, но история стекольного завода имени 9-го Января и стеклозавода «Борисовский» была им написана точно. И таких работ по истории предприятий у него набралось за его недлинную жизнь более десятка. В конце XX века я работал в журнале «Русская провинция», который редактировал мой друг талантливый прозаик Михаил Григорьевич Петров. Как-то я упросил его дать в журнале небольшую информацию о литературном объединении Вышнего Волочка и напечатать ряд стихов его членов. Михаил Петров согласился и действительно опубликовал материал и стихи Рюрика Иванова, Евгении Котовой, Бориса Рапопорта... Выбирал стихи для печати сам редактор, Гущин и ряд других авторов в подборку не вошли. Так как о лито писал я, получилось, что и поэтов представлял в журнале тоже я. Виктора Гущина это обидело, и очень. Он перестал со мной здороваться. Я-то, грешный, не сразу и понял, в чем причина. Но однажды всё прояснилось. В городской библиотеке у «пожарки» была организована встреча с писателями и поэтами. Были тогда приглашены Михаил Петров, Александр Широков и я. И вот на этой встрече Виктор Гущин и высказал свое возмущение по поводу того, что он, один из старейших и заслуженных членов литературного объединения, не был представлен в журнале «Русская провинция» стихами в материале Константина Рябенького. Высказано было его мнение, что Рябенький слишком рано загордился и перестал замечать товарищей, которые для его становления сделали очень много. Эта тирада была произнесена якобы от всех членов лито, звучала она уже не как личная обида, а как общественное обвинение. Я пытался втолковать Виктору сложность прохождения стихов в журнале, но всё было бесполезно. Встречался с Гущиным я уже нечасто. Впоследствии услышал о его смерти. Так я не знаю и никогда не узнаю, смог ли простить мне Виктор этот житейский случай, когда его стихи не по моей вине не появились на страницах журнала «Русская провинция».
Виктор Никитин. Виктор Иванович, как его все звали уважительно за скрупулезность, дотошность, которые он проявлял при вычитке газетных материалов и стихов других авторов. Вот кто по-настоящему любил русское слово, русский язык! Как он обдумывал каждый знак препинания, прежде чем поставить его! И даже, уже поставив этот знак, продолжал еще несколько минут обдумывать: «А не затрудняет ли это прочтение текста? А правильно ли расставлены акценты при такой пунктуации? Не заменить ли запятую на тире или тире на запятую?»
Встретились мы с ним в августе 1967 года и сразу же сошлись, сдружились. Я у него на улице Менделеева бывал со своей первой супругой и дочерью. Помнится, по дороге к нему я сказал своей дочери, двухлетней Юле, что этот водоем зовут пруд. Возвращаясь от Виктора Никитина, я переспросил дочь: «Что это такое? Как зовут?» – на что получил смешной ответ: «Палка!» Я вначале остолбенел, а потом догадался, что слово «пруд» дочь восприняла как «прут» и в своей памяти отложила. Видно, у детей в таком возрасте «прут» и «палка» имеют одно значение.
Посещал литобъединение Виктор Иванович нечасто, когда же присутствовал, то давал дельные советы, страшно критиковал. Прежде чем завести речь, он поднимал свои голубые смеющиеся глаза к потолку, лицо его озаряла добрая, с хитринкой улыбка, и он начинал всегда издали, исподволь, а потом уже переходил к самой сути вопроса. Его манера говорить многим не нравилась. Слушатели его частенько перебивали, просили говорить по существу, не тянуть кота за хвост. Это вызывало в нем сопротивление, и прерванная речь еще более усложнялась и затягивалась. А толк в русском слове он знал, и знал как никто другой, но, чтобы выслушать внимательно его до самого конца, нужно было иметь не только терпение, но и уважение к говорящему. Пустых советов и замечаний он не давал. Если начинал критиковать стихи, то исписывал правками весь текст. Все мои книги, выпущенные мною в Твери и Вышнем Волочке, испещрены его замечаниями. Для него идеальных текстов не существовало, если только пушкинские. Более строгого рецензента я в своей жизни не встречал, да и вряд ли встречу.
Сам Виктор Никитин над своими стихами работал долго. Любил плести из слов затейливые кружева, перегружая стихи излишней образностью, порою лишал текст воздуха, поэтому неискушенному читателю его поэзия была труднодоступна, малопонятна. Зато зрелый читатель находил и находит в ней радужное сияние красок, звуковые переливы колокольцев и распахнутую настежь душу. Что греха таить, был Виктор Иванович заядлым поклонником Бахуса, но знал в этом деле толк и меру. Во время работы ежедневно улучал свободную минуту и забегал в кафе №13 или «под шары» на проспекте Советов и пропускал неизменный стаканчик красного вина. Спустя часа два-три он повторял прием спиртного, и так продолжалось до вечера. Напиваться Виктор Иванович не напивался, но был всегда в приподнятом настроении, что не мешало ему заниматься творческой работой. Дружеские отношения с ним меня связывали всю жизнь. Стихов он писал мало. Когда я закончил ВЛК, то обратился к Виктору Ивановичу за помощью. Книгу, что должна была у меня выйти в издательстве «Советский писатель» в 1991 году, уже отредактированную издательством, сняли с производства. Всё полетело в тартарары! Но появилась возможность выпускать книги за свой счет или за счет спонсоров. Завод имени 9-го Января дал мне деньги, фабрика «Парижская коммуна» снабдила бумагой. Книгу «Березовое зеркало» я стал готовить в вышневолоцкой типографии, а так как жил в Твери, то попросил Виктора Никитина проследить за набором и корректурой. Виктор Иванович согласился и столько внес своей правки, что мне пришлось целые сутки восстанавливать текст в первоначальном варианте. Не скажу, что правка была лишена всякого смысла. Порою Виктор Иванович усиливал текст, но правка была чужеродной, не присущей манере автора, поэтому все благие намерения моего друга пропали даром. Единственное, за что я ему благодарен, так это за некоторую правку пунктуации. Здесь Виктор был на месте, на своем коне. Но что интересно, после выхода книги Виктор Иванович повторно занялся пунктуацией и вновь испещрил весь текст своими пометками. Неугомонный был человек в этом плане, и всегда у него находились веские причины. Следующую книгу «Затяжное ненастье» я решил составлять без помощи Никитина. Обратился к жене покойного Сан Саныча Игумнова Тамаре Базилевич. Когда же мы взялись за работу по составлению книги, я понял, что без Виктора Ивановича не обойтись. С ним мы составили все циклы за неделю. Книга делалась в спешном порядке. Деньги выделил мне директор «Вышгорторга» Г.М. Родионов. Перед поступлением на учебу в Москву я проработал три года в «Вышгорторге» грузчиком-экспедитором. После выхода книги «Березовое зеркало» Геннадий Михайлович предложил деньги сам, сказав, что если у меня наберется стихов еще на один сборник, то он готов профинансировать издание. Так Виктор Иванович помог мне выпустить две книги стихов в Вышнем Волочке. Впоследствии все стихи на последующие книги проходили рецензирование у Виктора Никитина. Я благодарен ему за большой отсев стихотворений, которые Виктор забраковал.
Потом Виктор Иванович попал в больницу с инсультом. После выписки частичную реабилитацию прошел в доме-интернате для престарелых. Стал передвигаться с палочкой по дому. Я частенько заходил к нему на улицу Менделеева. Мы с ним садились к лежанке на табуретах и курили, вспоминая давних знакомых, рассуждая о литературных делах и событиях. В оценках творческих работ сотоварищей он был жесток и непримирим. Зато каждой удаче в прозе или поэзии знакомого радовался как ребенок, светло и чисто. Передвигался по дому он с палочкой, поэтому о его поездке в редакцию или к нужным ему людям не могло идти и речи. Очень часто он сетовал то на одного нашего знакомого, то на другого, что совсем его забросили и не кажут своих очей, хотя и живут под самым боком, в одном городе. Виктор Иванович, всю жизнь по долгу службы провращавшийся в крутом водовороте людей, не представлял себя в одиночестве и трудно свыкался со своим положением. Болезнь в его творческой жизни сыграла и положительную роль. Из души ранимой и болезненной полились стихи. За несколько лет, проведенных в домашнем заточении, Виктор написал больше стихов, чем за всю свою немаленькую жизнь. Как радостно он мне рассказывал, что заключил устный договор с издательством «Ирида-прос»! Никитин делает для них краеведческую работу, а они издают ему книгу стихов. И действительно, книга стихов Виктора Никитина вышла в свет небольшим тиражом. Я ее приобрел в книжной лавке в Твери, так как автору выдали на руки всего три экземпляра и он не мог подарить ее даже близким людям и родственникам. Печатал на старой пишущей машинке свои стихи и краеведческие работы Виктор Иванович сам, одной рукой, поэтому заглавные буквы ему приходилось затем писать шариковой ручкой, но это все равно был выход из создавшегося положения. За год до смерти состояние Никитина резко ухудшилось. Постоянно вызывалась «скорая помощь», у него уже торчали трубки из живота, и было необходимо делать частые промывания. К стыду своему, я уже больше не смог посещать в таком положении больного, потому что мне с моей чувствительной натурой после посещения нужно было дня два приходить в себя. О смерти Виктора Ивановича Никитина я узнал уже после похорон. Поэтому даже не знаю могилки, где нашел приют этот неординарный человек, способный поэт, неутомимый и дотошный краевед, талантливый журналист и дивный человек, по-настоящему влюбленный в русское слово, которое он защищал на протяжении всей жизни от варварского отношения к нему чиновников и власть предержащих. |
