Семейная жизнь моя более и более осложнялась. Мне высказывались откровенные упреки слепой тети Пани: «Ты на моем спишь! Ты мое ешь!» Если задуматься с вершины нынешнего своего опыта, она была по-своему права. Почему слепой инвалид должен еще работать на дому и помогать своей приемной дочери, внучке и зятю, чтобы они сводили концы с концами и не умерли с голоду? Если мужчина обзавелся женой и детьми, он обязан их содержать и заботиться о них! Дело в том, что женился я спонтанно: не хотел, чтобы моего ребенка убили в утробе матери. Впоследствии мне не давали проявить инициативу и сделать выбор своей работы самостоятельно. Жена была старше меня на пять лет, и я должен был неукоснительно прислушиваться к ее мнению, теща имела богатый житейский опыт и преодолела героически не одно препятствие, поставленное судьбой на ее жизненном пути. Я был в их руках мальчишкой: «Пойди сюда и подай то-то, пойди туда и отнеси это!» Я перестал сам готовить себе пайку на работу из-за упреков, а жена не справляла на работу мне «обед», денег не выдавала тоже. Полгода такой нервотрепки и голодовки, и я оказался в первой городской больнице, куда меня доставила «скорая помощь». После снятия кардиограммы терапевт поставил диагноз «ишемическая болезнь сердца». Фактически я был спасен врачами «скорой помощи» от инфаркта миокарда задней стенки левого желудочка. Две недели мне не давали вставать с постели. Была весна. Листья на деревьях стали распускаться. Приближался первомайский праздник, и я проходил весь день за моим лечащим врачом только для того, чтобы меня выписали из больницы. 30 апреля меня выписали, но я еще три месяца был на больничном, ходя еженедельно на осмотр в поликлинику.
Обо всем этом узнали родители. Приехали в Калинин и, отведя меня на кухню, спросили: «Может быть, купить двухкомнатную кооперативную квартиру, чтобы вам не портить свои личные отношения из-за вмешательства тети Паши?» На что я ответил матери: «Мама! Света никогда не оставит слепую тетю, потому что она вырастила и воспитала ее с младенчества!» Мать поняла ситуацию и спросила: «А что же тогда делать, сынок? Чем мы с отцом можем помочь твоему горю?» Я искренне ответил, что и сам уже не знаю, буду я жить со Светой или нет! Я чувствую себя инородным телом в этом жилище... Расстались мы с родителями, так и не придя ни к какому решению. Единственный выход был уехать вовремя в родной Вышний Волочек к родителям, но Света упорно была не согласна оставлять слепую мать без своей помощи и пригляда.
Летом 1966 года произошла наша встреча с поэтом и журналистом Анатолием Скворцовым. Придя очередной раз обменивать книги в библиотеку имени Горького, я услышал от девушки на абонементе, что мною интересуется какой-то Анатолий Скворцов. Спросив у них, у библиотечных работников, кто интересуется поэзией больше всех и помногу читает поэтических сборников, Анатолий Скворцов получил такой ответ: поэзией интересуются многие, но есть один парень, что за неделю меняет больше двух раз книги и берет в основном поэтические сборники. Анатолий посмотрел мою пухлую учетную карточку и оставил им записку ко мне, сказав: «Передайте этому парню, пусть зайдет ко мне в «Калининскую правду» и захватит с собой свои стихи». Меня страшно заинтриговало, откуда знает этот человек, что я пишу стихи. Неделю я проходил, разгадывая эту загадку, и когда уже выбился из сил, то взял голубую ученическую в клеточку тетрадь со стихами и отправился отыскивать здание «Калининской правды» на Студенческом переулке. Поднявшись на третий этаж, я отыскал нужную комнату и вошел внутрь. За письменным столом сидел тридцатилетний мужчина, похожий на худощавого жилистого юношу. Глаза его были зорки, но доброжелательны. Он часто поправлял свои непослушные волосы и закидывал их назад, хотя те сползали тут же на лоб, образуя веерообразную челку. Указательный палец на руке, которой поправлял он волосы, был изогнут, будто его оторвало полностью каким-то механизмом, а потом он был неправильно пришит нерадивым хирургом. Я спросил этого мужчину: «Где я могу найти Анатолия Скворцова?» В ответ услышал незамедлительное: «Это я и есть он самый, Анатолий!» Мы пожали друг другу руки, и я подал написанную им записку и в ответ услышал доброжелательное: «Садись, Костя! В ногах правды нет!» Он долго читал мои стихи и сказал: «Ну что ж! Хорошо! Всё не так безнадежно, как я думал! Будем учиться мыслить и писать настоящие стихи! Каждый месяц вы будете находить меня в редакции и вручать мне очередную тетрадь, исписанную полностью стихами». Я пробовал что-то возражать. Пробовал схитрить, но это у меня не прошло! Анатолий сказал прямо: «Вы хотите научиться писать стихи и стать поэтом или нет?» Я выдохнул скоропалительное «да!» и в ответ услышал: «Так вперед, юноша, и флаг вам в руки!» Возражать было нечем, на том и порешили.
Довольно быстро я прикипел к этому неутомимому оптимисту и жизнелюбу своим измолоченным житейскими неурядицами сердцем. Он каждый раз внимательно читал мои новые стихи. «О ромашках ты пишешь так, как уже писал не один поэт. Оставь ты это свое гадание «любит – не любит, к сердцу прижмет – к черту пошлет?». Ищи свой подход к этой теме или закрой ее навсегда для себя! Понял? Только так ты сможешь найти себя и свою, пусть и неприметную, тропу!» Все эти разборы полетов не проходили бесследно. Я стал понимать, что поэзия – это труд, и труд изнурительный, до звездочек в глазах и седьмого пота. Однажды зимой я застал в его кабинете Владимира Соловьева. Тот сидел на диванчике с загипсованной рукой на перевязи и смешливо беседовал с Анатолием. Скворцов нас познакомил. Оказалось, что, катаясь на лыжах с гор, Владимир сломал ключицу. Мне было неудобно перед Владимиром Соловьевым за то, что Анатолий представил меня как молодого поэта, правда еще не напечатавшего ни одной строки. Я постарался не мешать старинным друзьям и удалился побыстрей из редакции.
Наконец настал день, когда Анатолий вскрикнул от удивления: «Ай да молодец! Так держать, старик! Наконец-то ты стал поэтом, и, к моему недоумению, настоящим!» Дело в том, что Анатолий прочитал в голубой тетради стихи, в которых его устраивало всё: и жизненная позиция, и образность, и техническое исполнение. Он прочитал в феврале 1967 года строки: «Что значит золото? Что значит золотой?/ Нет, я такою мерою не мерю./ Я только в очень солнечное верю/ и с солнечной шагаю головой!» Толик искренне пожал мне руку и дружески прижал к своей груди: «Спасибо, старик! Я не ждал такого подарка! Ты меня удивил, честно тебе говорю!» Взволнованно походив по кабинету и потерев друг о друга свои ладони, Анатолий выпалил: «Надо готовить подборку стихов в печать! Хватит тебе сидеть в тени, благо показать есть что! Одно твое «Что значит золото?..» многого стоит! Поглядим, поглядим!» И тут вспомнил, что первые свои опыты я принес показать Андрею Дементьеву, и произнес: «Попрошу Андрея Дмитриевича написать вступительное слово к подборке! Составим мы ее из шести стихотворений, чтобы у Дементьева было из чего выбирать! Как ты думаешь?» Я согласился.
Сев в трамвай в семь часов утра, я купил газету «Калининская правда». На последней странице была напечатана подборка моих стихов с фотографией. Подборка появилась неожиданно, но я знал о ней, а вот откуда взялась фотография, я не знал! Давать свое фото я никому не давал, а оно почему-то неизвестными путями попало в газету. Мое недоумение развеял Скворцов. Оказывается, у него дома, когда я читал ему по записной книжке новое стихотворение, вывалилась фотография 4х3 для пропуска. Анатолий молча поднял ее и впоследствии решил сделать для меня «сурприз», что у него и получилось с избытком. |
