В нашей ставшей уже традиционной рубрике мы начинаем печатать воспоминания К.В. Рябенького. Член Союза писателей, Константин Валентинович – человек, известный не только в нашем городе. Как поэта его хорошо знают и в Твери, и в Москве. «Глоток журавлиного неба», выпущенная недавно издательством «Ванчакова линия» одиннадцатая книга К. Рябенького, дает полное право говорить о нем как о состоявшемся российском поэте.
Вспоминая прошлое, я хотел бы начать свою книгу издалека, чтобы рассказать читателям не только об интересных людях: писателях, поэтах, критиках, драматургах, художниках, музыкантах и композиторах, – но и о простых добрых людях, помогавших мне преодолевать житейские лабиринты, тяготы на моем непростом и извилистом творческом пути. Поэтому я и начну с далекой зимы 1949 года, когда я, четырехлетний пацан, катался со снежной горки на санках в морозный солнечный день. Санки часто переворачивались, и я летел кубарем в сугроб. Снег залезал за шиворот и приятно холодил тело. Было солнечно и весело на душе, которая впервые попросила меня изложить свои впечатления в стихотворной форме. В этот благодатный день я сочинил первое в своей жизни стихотворение, получив от этого творческого процесса непередаваемое удовольствие. Возбужденный катанием с горы и сочинением стихотворения, я прибежал домой и, запинаясь от волнения, прочитал удивленным родителям свой опус. Реакция была незамедлительной. Они так дружно рассмеялись надо мной и моим детищем, что я впал в уныние и, рассердившись на них, больше уже не пробовал продолжить сочинительство. Стал рисовать с натуры или копировать рисунки художников. Родители изредка похваливали плоды моего труда, и это стимулировало меня и заставляло двигаться дальше.
Так как отца в 1955 году посылают в колхоз работать председателем, то вся семья перебирается на жительство в деревню Зашишевье, что находится в 25 километрах от Вышнего Волочка. В деревне большое озеро, по берегам которого расположились еще три деревни. Здесь я стал заядлым рыбаком, но возможности посещать изостудию я лишился. Приходилось ходить в школу в соседнее село Старое, которое располагалось в четырех километрах от нашей деревни. Здесь я научился делать поджигалки и стрелять из них, когда шел в школу через разлапистый лес и широкие луга. Здесь научился сворачивать цигарку из самосада и курить до посинения и рвоты.
В пятом классе я остался на второй год по немецкому языку, который ненавидел всеми фибрами души из-за того, что отец мой был весь изранен на Отечественной войне и каждую весну и осень у него гноилась нога, открывалась старая рана. Наивный и глупый ребенок, я не знал еще тогда, что на немецком языке писали и говорили великие Гете, Гейне, Шиллер. И этот ряд можно продолжить до бесконечности, включая в него великих философов, прозаиков и драматургов.
Основная же причина крылась в другом. Многодетная учительница по немецкому языку в приказном порядке попросила отца привезти ей хорошую машину березовых дров, сказав: «Иначе ваш отпрыск останется на второй год по моему предмету. Он плохо учит немецкий язык!..» Отца это ошарашило и возмутило, поэтому он категорически отказал преподавателю. Хотя, поведи она себя с ним по-другому, отец разбился бы в лепешку, но выполнил ее просьбу. Когда же я действительно остался на второй год, то мать с неделю корила отца за его поведение. Поэтому в седьмой класс я пошел уже в городскую школу №10 на берегу реки Таракановки, как ее называли жители Шлинского тупика, где я жил у родного брата моей матери Федора Ивановича Лашина и его жены Клавдии Степановны.
В городе я стал заниматься классической борьбой. Тренировал нас Василий Николаевич Анкудинов. В 1961 году я участвовал в соревнованиях на первенство Российской Федерации в разрушенном войною городе Калининграде. Столбы металлические от электропередач были все изрешечены и пробиты осколками, целые улицы представляли из себя груды кирпичей. В этом городе я услышал известие о хрущевском повышении цен на мясо-молочные продукты. Впоследствии от бабушки Анисьи узнал, что города Ростов-на-Дону и Новочеркасск были на военном положении из-за протестов их жителей против этого указа. Вызванные войска стреляли в мирное население, в том числе женщин и детей.
Перед поездкой на соревнования я сгонял вес, чтобы войти в нужную весовую категорию. После соревнований, когда я вернулся на улицу на реке Таракановке, у меня случился сердечный приступ. Меня увезли на «скорой» в больницу. Там не давали две недели вставать с постели, в конечном итоге поставили диагноз «гипертония» и запретили заниматься спортом. Я попытался всё это скрыть от тренера и продолжить занятия, но через месяц наш врач отстранил меня от тренировок. Я стал ходить в изостудию, которая располагалась в старом Доме пионеров в центре, наискосок от городских рядов. Хотел подготовиться и поступить в архитектурный институт.
На новогоднем огоньке в 1963 году я познакомился с будущей первой женой, Светланой. Было это в драматическом театре. Она сидела у холщового мешка, в котором находились елочные игрушки от беспроигрышной новогодней лотереи. Я вытащил стеклянную игрушку и пошутил: «Какая жалость! Я бы хотел выиграть что-то более прочное, чтобы у меня на всю жизнь осталась память о такой прекрасной девушке!» Она невозмутимо ответила: «Я же вас не торопила! Выбирали бы на ощупь что-то более надежное!» Я пригласил ее на следующий танец. Светлана нашла себе замену, и мы станцевали. Я вызвался ее проводить. Помог ей дотащить чемодан с елочными игрушками до общежития. Она тогда училась на предпоследнем курсе в медицинском училище. Была старше меня на пять лет, но такая худенькая и миниатюрная, что никто, в том числе и я, не догадался бы о ее возрасте, если бы она не открыла истину сама. Мы стали встречаться.
Пришла весна. Тетушка, которую Света звала матерью с младенчества, ибо родители рано умерли, летом увезла ее на юг, в Гудауту. Баба Паня была слепой от рождения, но воспитала трех сестренок, оставшихся без родителей. Старшую, Люсю, как и среднюю Валю, заставила окончить Калининский пединститут. Я до сих пор считаю это подвигом. Сама совершенно слепая, но воспитала и выучила детей своего брата, работая денно и нощно на дому и плетя бахрому. Меня же в это время вызывают на призывной пункт, и, чтобы не уйти в армию до приезда Светланы, я прошусь в военкомате в Рязанское автомобильное училище, благо уже закончил автошколу и работал в автоколонне №1155. В училище я заваливаю экзамен, и по сочинению мне ставят оценку 4/2. Но почему-то меня не отчисляют, а допускают к экзамену по физике. В конечном счете я понимаю, что меня зачислят в училище и так. Я пишу рапорт и иду на прием к начальнику училища. Тот выслушивает мой детский лепет, но гнет свое. Ели я не останусь в училище, то он грозится отправить меня сразу в армию, а не домой. Однако его веские доводы на меня ничуть не подействовали, и я возвратился в свой родной город.
Вернулась моя будущая жена Светлана с юга загорелой и желанной. Время летело быстро. Наступил конец ноября, и меня вызвали на комиссию в военкомат. Но об этом я поведаю вам, мой читатель, чуть позже. Сейчас самое время рассказать о выпускном вечере в июне 64 года.
В теплый июньский вечер нам вручили аттестаты зрелости и всех поздравили с окончанием школы рабочей молодежи. Был выпускной вечер, где я выпил пару рюмок легкого сухого вина. Выпить что-то покрепче мне помешала моя гипертония, которая теперь будет преследовать меня всю жизнь и мешать строить жизненные планы и реализовывать их. Немного развеселившись, я потанцевал с симпатичными выпускницами и подался к общежитию медицинского училища через центр города. Подойдя к Вторым городским рядам, я наклонился над морем гвоздик разной расцветки, растущих на клумбе вдоль рядов, и сорвал самую красивую из них для любимой. Мое романтическое настроение постепенно стало улетучиваться, когда мужчина лет тридцати пяти маленького роста, мускулистый и подтянутый, похлопал сзади по моему плечу и спросил: «Молодой человек, что вы делаете?» Я разогнулся и ответил оскорблено: «Сорвал цветок, всего лишь один, для любимой девушки!» – и тут же услышал сказанное ледяным голосом: «Это общественное место! Сорвав цветок с общественной клумбы, вы совершили преступное деяние!» Меня эти слова так рассмешили, что я расхохотался тут же и еле-еле выдавил из себя: «Да что вы говорите? А я и не знал!» Молодой человек предложил мне пройти в отделение милиции, что я, наивный парень, безропотно выполнил. Дежурный милиционер спросил меня: «Ваша фамилия и адрес. Почему вы нарушаете общественный порядок?» Меня эти казенные слова рассмешили и разозлили. Хотя я и назвал фамилию и адрес беспрекословно, но общественный порядок, нарушенный мной в 11 часов вечера срыванием гвоздики у городских рядов, меня вывел из равновесия. |
