|
О другом Таганцеве писать в сто раз мучительнее. Отец прожил свою жизнь в почете, достойном своему таланту, достигнув вершин, не всякому доступных, а сын не реализовал и четверти своих способностей, сковав себя политическими целями. А мог ли он поступить иначе, по-своему понимая честь и патриотизм?
Родился Владимир Таганцев 2 октября 1889 года. В отличие от старшего брата Николая, ступившего на стезю отца, отрок Владимир равнодушно внимал тонкостям юриспруденции из уст отца и брата, без особого интереса перелистывал страницы с речами судебных ораторов прошлого, старинные фолианты римского права или Кодекса Наполеона.
Зато с детства привязывался взглядом к каждой букашке в окрестностях Залучья, долго мог искать описание живности в справочниках, донимал расспросами о травах встречного-поперечного. Увлекла Владимира биология. И как же ему повезло, что поступил он в августе 1903 года в петербургскую гимназию Карла Мая. Здесь преподавание биологии, впрочем как и других предметов, было образцовым.
Через четыре года гимназия окончена по первому разряду, и Таганцев-младший поступает в биологическую группу естественного раздела физико-математического факультета Петербургского университета. Пять лет учебы, и, как один из лучших выпускников университета, Владимир оставлен на кафедре географии. Высокое положение, имя Н.С. Таганцева не играет роли в судьбе Владимира – он идет своей дорогой. Начинает с должности младшего внештатного лаборанта, командируется за границу для повышения знаний, как когда-то его отец.
Карьера идет по восходящей. Но не забудем, какое время на дворе! Идет Первая мировая война! Наука наукой, но сердце патриота стучит. В октябре 1916 года Владимир откладывает указку и едет с отрядом Красного Креста на фронт. С другим отрядом Красного Креста, с такой же миссией, едет на фронт и поэт Николай Гумилев. Они не встретились на фронте, но потом их судьбы трагически соединились.
В России революция, и Владимир возвращается в Петроград в 1919 году – опять преподавать на кафедре географии. И здесь становится профессором, минуя ступени «доктора», «магистра», «адъюнкта», ибо Народный комиссариат просвещения еще 1 октября 1918 года отменил сии ученые степени и объявил всех, кто читает самостоятельные курсы, «профессорами». Впрочем, по знаниям в свои 30 лет Владимир Николаевич Таганцев вполне соответствовал высокому званию.
Одна из тем, над которой работал Владимир Николаевич, была «использование сапропеля в народном хозяйстве». Сапропелем называют ил, образующийся на дне стоячих водоемов из перегнивших растительных и животных останков. С этим своеобразным удобрением Владимир Николаевич вполне мог столкнуться в юные годы во время пребывания в Залучье. Во всяком случае, вряд ли случайно именно в бывшем имении Таганцевых разместилась опытная станция по добыче сапропеля, а В.Н. Таганцев стал ученым секретарем Сапропельного комитета.
Здесь мы немного отвлечемся и расскажем о сапропелевой станции, используя страницы чудом сохранившейся брошюры Б. Перфильева, отпечатанной в Вышневолоцкой государственной типографии в 1921 году.
В самом начале брошюры общие рассуждения о роли науки для благосостояния, которое «...для всех без помощи ученых невозможно». Наряду с рассуждениями о «чудесах, произошедших на наших глазах, – воздухоплавание и беспроволочный телефон и телеграф», о «большой высоте английской и американской науки и техники, давшей совершенно новые средства истребления людей вроде ультрафиолетового света, ослеплявшего (!) целые полки», встречаются мысли более чем смелые для позднего, скорого в России времени. Например, кто мог в сталинский период тиснуть в брошюре мысль, что «мать изобретения – нужда, а мы в ней подходим к крайности»? Или привести слова идеолога анархистов П. Кропоткина, что «в случае распределения богатств между всеми... социализм будет ничем иным, как установлением всеобщей нищеты». Тут же оговаривается, что советская власть исключает вопросы политики в отношении к ученым и ставит их «в исключительные условия питания и оплаты труда».
Изысканием и изучением естественных богатств в России начали заниматься еще до революции. В 1915 году при Российской Академии наук была создана специальная комиссия, занимавшаяся этими вопросами, КЕПС, одним из отделов которой стал летом 1919 года Сапропелевый комитет. Занимался он изысканием и изучением ила, способного к горению после высушивания и относящегося к топливу наряду с торфом, горючими сланцами, каменным углем и нефтью.
А еще сапропель – прекрасный корм для животных. Помню, в начале перестройки в середине 80-х годов токарь опытно-экспериментального завода Борис Компасов и ихтиолог Рудольф Дзевульский горячо занялись сапропелем, и Борис рассказывал, как он кормит поросят сапропелем и они растут словно на дрожжах. Но в наши дни энтузиазм просто гаснет без поддержки, а тогда отставка сапропеля от службы имела совсем иные причины.
По словам ученых, пласты сапропеля в несколько сажен толщиной можно обнаружить в болотах под толщей торфа, запас сапропеля в Вышневолоцком и Осташковском уездах составляет сотни миллиардов пудов. А исследования Осташковской лаборатории Главсланца позволяют получить из сапропеля путем сухой перегонки сначала масла, подсмольную воду и кокс, а потом бензин, осветительные масла, газовые и смазочные масла, парафин, а еще далее водный аммиак, уксусную кислоту и метиловый спирт. Причем И.М. Губкин считал наиболее ценным продуктом парафин, который нигде в России, кроме Баку, и то в незначительных количествах, не добывался.
Уже в 1919 году Сапропелевый комитет приступил к промышленной разработке сапропелевых залежей близ Осташкова. Сказано, конечно, излишне громко, ибо промышленной разработкой называется ручная добыча сапропеля в открытых карьерах на болоте. И только в будущем автор обещал применение двух мощных сапропелесосов, действующих под давлением 15 атмосфер на специальной барже, а в феврале 1921 года пуск в Осташкове опытного сапропелевого завода производительностью два пуда в сутки. «Одновременно, – пишет Б. Перфильев, – задуман завод производительностью 160 пудов парафина в сутки».
Планам не суждено было сбыться. Но кто же знал о скором крахе «крупной победы над природой»? Шел разговор о научной разработке сапропеля, для чего и был создан специальный комитет. В него вошли представители Геологического, Сланцевого и Нефтяного комитетов, Академии наук, Санкт-Петербургского университета и некоторых учебных заведений. В горячих спорах утвердились ученые, что нужна опытная станция в районе сапропелевых озер и болот. Задачи по ее организации в мае 1920 года легли на плечи ботаника-альголога Б.B. Перфильева.
Что же представляла из себя станция?
В ее составе намечено шесть отделений: химическое, альгологическое, микробиологическое, геоботаническое, зоологическое и геологическое – со штатом в 16 научных сотрудников. Они должны были изучать всю цепочку превращения животного, растительного мира озер и болот в сапропель, определить его запасы.
Организация работы станции шла трудно и грозила сорваться. Брошюра о Сапропелевой станции появилась на свет в Вышневолоцкой типографии, и потому, наверное, в ней похвальное слово «местной власти», которое «нельзя обойти молчанием».
Итак!.. «Вышневолоцкий уисполком передал со всем живым и мертвым инвентарем советское (?) хозяйство «Залучье», в Дорской волости, в 9 верстах от станции Академическая, Николаевской железной дороги и в 23 верстах от города Вышнего Волочка». Наверное, стоит напомнить, что «советское хозяйство "Залучье"» – та самая «мыза», где Н.C. Таганцев составлял тома нового Уголовного уложения. Возможно, место базирования указал Владимир Николаевич Таганцев: во-первых, хорошо знавший «мызу» и природные условия этих мест, во-вторых, интересовавшийся проблемами сапропеля, о чем он писал в пяти номерах журнала «Нефтяное и сланцевое хозяйство» за 1920 год.
Для исследований Залучье на берегу озера Белое – место идеальное. Сапропель здесь очень высокой продуктивности при перегонке. Озер в округе несколько, а значит, возможны сравнительные опыты, что для науки бесценно. Не так далеко и Осташков, где можно проверить выводы на практике.
Представители местной волостной власти В.А. Белов, И.Ф. Андреянов и М.Е. Шустров сохранили и передали ученым «полный и исправный инвентарь», что позволило немедленно пригласить для работы на станцию по химии сапропеля и его сушке профессора М.М. Кучерова с двумя сотрудниками. Биологическая же лаборатория превосходила в те годы все существовавшие в России пресноводные станции, одна из которых – Бородинская пресноводная станция – была перевезена с озера Селигер и слилась с Сапропелевой, делясь инструментарием и ценнейшей специальной библиотекой академика М.С. Воронина. Добавил ученым книг и дед русских ботаников президент Петроградского общества Естествоиспытателей академик И.П. Бородин, принявший личное участие в становлении Сапропелевой станции.
Автор брошюры явно боится кого-либо обидеть и упоминает, скорее всего, всех причастных к становлению станции. И.Е. Пурыжев заведует мастерской и «кроме мелких починок, – пишет автор, – изготовил ряд приборов, отопляемый возок для зимних работ на озерах, отремонтировал два бота и наметил построить плот для добычи сапропеля». Нужно четыре лошади, а в наличии две, и перевозочными средствами обеспечили Н.С. Эйсман и Аккерман. Помогали заместитель председателя ВСНХ А. Ломов, М.Д. Шеин, П.И. Судаков и М.Л. Никифоров.
Сложнее было с научно-техническим персоналом, сообщается далее, который надо кормить. Приписанный к станции совхоз имел ничтожные ресурсы, и, чтобы сытно кушать, требовалось его расширять. Впрочем, еще идет гражданская война, и рабочих призвали под красные знамена – в брошюре об этом сказано так: «...необходимых рабочих удалось получить благодаря милитаризации». Ну а лабораторную служительницу и кухарку получили «...лишь... с введением трудовой повинности для деревни».
Но как бы ни было трудно, а дело шло. Наблюдения и опыты на озере Белом проводили профессор химии М.М. Кучеров с научными сотрудниками А.Н. Мошковой и В.М. Шершавицкой. Около 300 видов водной фауны собрал С.В. Юзенчук, причем нашел во время геоботанического исследования озер пять новых для средней России видов высших растений. Изучение озер вели Б.В. Перфильев, М.В. Зеленкова. Последняя производила микробиологическое исследование сапропеля озера Белое как продолжение на нем работ в 1916 году известного Европе профессора В.Л. Омелянского, который консультировал работу Сапропелевой станции и наезжал сюда по мере надобности.
За добычей, обработкой сапропеля наблюдали и другие ученые: профессора А.И. Горбов, С.М. Вислоух, члены Сапропелевого комитета С.С. Манухин, Н.Ф. Погребов... Председатель Комитета А.И. Горбов удостоил свое детище после посещения такими словами: «Имея в виду уровень знаний и энергию работников Станции, я могу поручиться, что работа будет выполнена тщательно и с возможной скоростью. Подчеркиваю слово «возможной»: оно должно напоминать, что деятельность Станции начинается и долгое время будет протекать в очень тяжелых условиях».
Чтобы закончить разговор о Сапропелевой станции на оптимистической ноте, Б.В. Перфильев берет под ручку философа Ф. Лассаля и представляет его единомышленником советской власти. «Союз науки с рабочими, – писал когда-то Лассаль, – этих двух крайних полюсов нынешнего общества, которые, соединившись, раздавят в своих железных объятиях все препятствия». На этом заканчивается брошюра. Но вот что интересно. Б.В. Перфильев назвал, кажется, каждого мало-мальски имеющего отношение к Сапропелевой станции человека, но ни словом не обмолвился о часто бывавшем в Залучье ученом секретаре Сапропелевого комитета В.Н. Таганцеве. А ведь должность у него была немаловажная! Скорее всего, брошюра печаталась в 1921 году уже после ареста Владимира Николаевича, и его имя просто вымарывалось, и только упоминали о его статье в журнале «Нефтяное и сланцевое хозяйство».
А теперь остается рассказать о самом трагическом в жизни В.Н. Таганцева.
Уму непостижимо, как ученый-биолог мог стать главой целой контрреволюционной организации, оставшейся в истории как «Дело Петербургской боевой организации» и получившей второе название «Дело Таганцева».
Перенесемся в 1919 год – год голода и мешочников. Вторые, конечно же, следствие первого. Ученые готовы с пренебрежением смотреть на торгашей и морщить нос на рынке, но голод не тетка и заставляет идти на тот же рынок, менять золотое кольцо на буханку хлеба, а наследные бриллианты – на мешок муки. Выгоднее сделку совершать в деревне, но отваживаются пускаться в дальний путь немногие. Легче других на ногу и меньше обладает снобизмом молодой профессор Владимир Таганцев. Судя по всему, во время научных экспедиций он добывал продовольствие не только себе, но и коллегам.
Будучи секретарем Сапропелевого комитета, он в основном ездил в Залучье, где будет организована Сапропелевая станция. И если для отца Залучье было местом счастливого созерцания и умственного наслаждения, то для сына стало роковым местом. В ноябре 1919 года его задерживают здесь вышневолоцкие чекисты с набором продуктов для профессорской братии и... продуктами сапропеля. Видно, посчитали последнее стратегическим сырьем. Месяц держат В.Н. Таганцева сначала в местной кутузке, потом в тверской. Удалось вывернуться. Но через год, 29 ноября 1920 года, Владимир Николаевич попадает в засаду, устроенную методом верши в Петрограде.
Коллеги всполошились из-за его ареста, ведь и для них старался добывать продукты молодой профессор. Они прислали гневное письмо в Губчека, требуя немедленно освободить Таганцева. Аргументы и звания, видно, тогда еще имели вес, и Владимира Николаевича отпускают под подписку о невыезде.
Но в третий раз капкан захлопнулся намертво. В июне 1921 года в Залучье надели на него наручники. Судя по всему, Таганцев заранее знал о своем аресте. В своих показаниях он говорит: «...только в Вышнем Волочке я случайно узнал, что моя фамилия в качестве юденического заговорщика фигурирует в списке в Петрограде».
Много копий сломано вокруг «Петроградской боевой организации» («Заговора Таганцева»), и главный вопрос, мучивший всех, – была или не была организация во главе с В.Н. Таганцевым? Многие доказывали, что чекисты по-ленински из искры раздули пламя и чуть ли не сфантазировали ее на бумаге. |
