Власть, конечно же, вычислила одного из авторов воззвания, и появляется в ВЧК Дело № 30819, зачином которому послужил ордер от 11 июля 1922 года на обыск в доме № 1 по Обыденскому переулку. Подписан ордер Генрихом Ягодой, заместителем председателя ГПУ.
Чекисты нагрянули в ночь на 12 июля, но предполагаемого арестанта не застали. Пришлось проводить обыск в его отсутствие при А.И. Новгородцеве, брате знаменитого философа права, с давних пор проживавшем в квартире Новосёлова, и В.А. Тернавцеве, богослове-эрудите, хорошо известном в литературных салонах, временно проживавшем в этой же квартире.
Обыск шел по всей форме, но выпотрошить чекистам удалось мало. Вырезки из газет, фотографии, переписка, две пары офицерских погон – ну что за улов?! Правда, обнаружен недопустимый для новой России орден Станислава с лентой, но принадлежал он отцу Новосёлова Александру Григорьевичу, да «страшное доказательство издательской деятельности» – пишущая машинка «Ремингтон». Но темпераментный, умеющий убедить В.А. Тернавцев доказал, что это он привез машинку из Крыма, хотя и без соответствующего удостоверения. Недопустимость реквизирования машинки он доказывал, ссылаясь на декрет Совнаркома от 17 октября 1921 года. Правда, чтобы окончательно отстоять машинку, Тернавцеву пришлось много побегать по коридорам, доказывая ГПУ, что «Ремингтон» нужен для научной работы в Музее игрушек и Российском библиографическом институте.
Среди изъятой корреспонденции у Новосёлова не нашлось никаких антисоветских материалов, зато сохранилась для потомков письмо-записка от художника М.В. Нестерова:
«С Праздником поздравляю Вас, дорогой Михаил Александрович! Каково-то Вы его встретили?
Сегодня вечером у нас будет И.А. И-нъ – Если Вы не устанете за день – прошу Вас после всенощной – откушать к нам чаю.
О том же прошу и Валентина Александровича.
Ек. Петровна шлет свой привет.
Искренне любящий Вас
М. Нестеров.
18 июня 1922.
P.S. Посылаю к Вам рисунок. Прошу извинить за разбитое стекло».
В этой записке всплывает еще одно имя в кругу знакомых М.А. Новосёлова – замечательного русского философа И.А. Ильина, который через два месяца будет выслан из страны. С ним, знаменитым художником Нестеровым, мыслителем Тернавцевым М.А. Новосёлов «откушивал чаю» незадолго до того, как перейти на нелегальное положение.
Именно такой образ жизни избрал непримиримый, последовательный борец за православную святость. А укрывался он в наших краях, которые считал родными. Об этом говорит один из документов дела № 30819. 12 октября 1922 года некий «сексот» по фамилии Кутепов сообщает «органам», что «...разыскиваемый (по делу Агафонильских воззваний) Мих. Новосёлов несколько дней назад был на своей родине Вышнем Волочке и бывал там у неких Волковых».
По нынешним временам от Москвы до Вышнего Волочка рукой подать, но в холодные годы 20-х, видно, не сильно чесались руки чекистов, чтобы брать за горло каждого контрреволюционера, да и компромата на Новосёлова кот наплакал, а потому решили спустить дело на тормозах. И появляется этакая путевка делу Новосёлова: «Заключение 26 февраля 1923 г. Я, сотрудник 6-го отдела СОГПУ Ивлиев, рассмотрев вышеупомянутое дело за № 15188, нашел, что 11 июля 22 г. у гр. Новосёлова был произведен обыск по подозрению его в антисоветской деятельности, причем, при обыске ничего компрометирующего обнаружено не было кроме ордена Станислава, который при обыске был отобран и представлен ГПУ, а посему полагал бы дело следствием прекратить и сдать в архив, отобранный орден возвратить.
Примечание: Орден сдан в Комендатуру ГПУ квит. № 9880.
Сотр. 6 Отд. СОГПУ: Н. Ивлиев. 1-марта 1923 г.»
На документе стоит жирное «согласен» за подписями Е. Тучкова, ведавшего церковными делами в ГПУ, и И. Уншлихта, секретаря коллегии ВЧК–ОГПУ.
Отправившие в архив дело Новосёлова, конечно же, считали, что в свои 58 лет антисоветчик не страшен, пусть себе бьет поклоны в вышневолоцкой церквушке и молится Богу, коль так хочется.
И не учли того, что из другого теста слеплен этот человек. Его удел бить в набат, когда пылает христианская вера, когда бесправна Церковь. В провинциальном городе невозможно выпускать листовки, печатать брошюры – за слово защиты христианской свободы можно и здесь поплатиться свободой, а то и жизнью. Но мысли Новосёлова горячат, просятся на бумагу, и он избирает единственный возможный путь – писать письма.
Кому? Да друзьям по религиозно-философскому издательству, бывшим собеседникам по московскому кружку – из тех, кто не эмигрировал. Написанные в 1922 – 1927 годах, они теперь так и называются «Письма к друзьям». Всего написано Новосёловым 20 писем, доставляемых не с помощью почты, а спрятанных за пазухой корреспондентов, расходившихся в списках. В 1925 году письма впервые перепечатаны на машинке, и, как мы теперь сказали бы, «самиздатом» расходился сборник из 14 писем. Позже, по мере написания, книга писем пополнилась еще шестью письмами.
Темой эпистолярного жанра Новосёлова стала история религии, уяснение существа Церкви, злободневные вопросы церковной жизни того времени. Новосёлов высказывается резко о действиях захвативших власть «церковных отщепенцев». В седьмом письме он живописует разгул сатанизма на «Святой Руси» – разрушение храмов, осквернение мощей, насилие над священнослужителями, то есть открытое попрание всего святого.
Последнее, 20-е письмо Михаил Александрович написал в последний день уходящего 1927 года. В конце 1928 года он был арестован и ступил на путь мученика. Как не принявший «Декларацию» митрополита Сергия и как один из идеологов и организаторов движения «непонимающих религиозную политику новой власти», 17 мая 1929 года Михаил Александрович был осужден по статье 58.10 Особым Совещанием при коллегии ОГПУ на три года. Как особо вредный элемент, отбывал срок не в лагере, а в Ярославском политизоляторе.
Земляк наш, видимо, оказался не очень сговорчивым, не хотел исправляться. Ничем другим невозможно объяснить, за что в тюрьме он получил 12 сентября 1931 года новый срок – восемь лет, а 7 февраля 1937 года еще три года за контрреволюционную деятельность. 26 июня 1937 года Новосёлова переводят из Ярославской тюрьмы в Вологодскую, а 17 января 1938 года приговаривают к расстрелу. О приведении приговора в исполнение сведений нет, и потому существует предание, что Новосёлов в 1938 году после отбытия срока отправлен в Сибирь, в ссылку, что ему разрешили посетить и попрощаться с родственниками в Москве в присутствии чекиста и что скончался он в преклонном возрасте. Но эти сведения ничем не подтверждаются.
Заканчивая рассказ об уроженце тверской земли Михаиле Александровиче Новосёлове, ничего не хочется обобщать. Жизнь этого удивительно последовательного, несгибаемого человека похожа на свечу, которая, сгорая, дает свет другим. |
