Ах как они, молодые, энергичные горожане, были счастливы оттого, что зарабатывали себе на жизнь трудами праведными! Как радовались тому, что плуг перестал прыгать по борозде, а лошади стали слушаться их окриков, что на интеллигентных руках постепенно набиваются мозоли, а наука земледелия познавалась всё более и более. «Всем хотелось верить, что они живут настоящей жизнью, что выход найден для светлого будущего и на деле осуществляется заветная мечта о честной трудовой дороге природы», – вспоминал старый общинник В. Скороходов.
Община – дело новое и всем интересное. Конечно, за ними наблюдает сам Л.Н. Толстой. Летом просто наплыв гостей, которые и сами пытаются пожить общиной, вкусить «земного счастья». Некоторое время в Дугино гостит крупный впоследствии общественный деятель думец В.А. Маклаков.
Новосёлов и в Дугине не оставляет обязанности переписчика статей писателя, не забывая вставлять критические перлы в письмах. Переписывает даже в горячую пору жатвы. Так, 10 августа 1887 года Новосёлов сообщает: «Занимаясь в свободное время перепиской Евангелия (имеется в виду трактат Л.Н. Толстого «Соединение и перевод Четырех Евангелий», который не мог быть допущен к печати цензурой. – З.Т.), я встретил немало мест, неправильно и натянуто, на мой взгляд, истолкованных».
Лев Николаевич с некоторыми поправками Новосёлова соглашается: «...но много должно быть таких мест, как те, которые вы указали, где натянут смысл и перевод искусственен». В основном же Новосёлов восхищается новым произведением Толстого: «...в общем и в массе частностей полное Евангелие так хорошо, что лучше нельзя желать. Я то и дело отрываюсь от переписки, бегу к деду (он жил в Поддубье – еще один удомельский адрес. – 3.Т.) и с криком «слушайте, слушайте!» начинаю читать поразившие меня места. Дед в восторге, особенно от главы о богопочитании».
Но недаром говорится, не в свои сани не садись! «Интеллигент мало приспособлен к физическому труду, а если еще и силенки у него маловато, то на земле ему делать нечего. Слабые, конечно, изо всех сил тянулись за сильными, те не кичились мускулами, напрягались, но долго так продолжаться не могло. К тому же община общиной, а сладкий пирог личной жизни манил в прошлое. К тому же достаток зависел от урожая, а сие, как мы знаем, и погода определяет. Так что сытного удовольствия не получалось. Не забудем и главную заповедь общинников – недопустимость и преступность собственности». Это быстро усвоили окрестные крестьяне и стали тащить «у господ всё подряд – на что вам наплевать, нам пригодится». Воровали инвентарь, рубили лес, принадлежащий общине, не гнушались и приблудной курицей.
Л.Н. Толстой прослеживал за судьбой своих детищ, переживал, что общины умирают одна за другой, но видел в этом следование своей философии. О состоянии дел в общинах писатель подробно рассказывал Файнерману, видимо собиравшему материалы об общинах. И вот в Дугино почтальон приносит очередное письмо от Л.Н. Толстого.
«На днях был Файнерман и рассказывал мне про Олехинских и про вас, милые друзья Михаил Александрович и Владимир Васильевич. Пишу главное и обращаюсь к Новосёлову.
Он рассказал мне, что вам тяжело стало ваше положение в общине, в особенности потому, что вы воображаемый хозяин и к вам, как к таковому, обращаются. Я подумал поэтому следующее: отказаться от собственности и от того, что она дает, удобства, прихоти и обеспечение жизни, это один шаг, по странному заблуждению кажущийся ужасно трудным людям мирским, но в сущности – шаг этот не очень труден бывает, потому что, когда поднимаешь эту тяжесть, на другую сторону весов кладется незаметно тяжелая гиря тщеславия, славы перед людьми... Но за этим шагом идет следующий, предстоит поднять следующую тяжесть – отречение от славы людской... Вы ведь знаете и Бог знает, зачем вы покупали землю и жили, как живете, и если это делано для служения Богу, то уж никак то, что будут думать и говорить про вас, не может это расстроить».
Два года просуществовала община в Дугино, и разлетелись первые в России коммунары по городам и весям. Еще раз соберутся они в конце 1891 – начале 1892 года по призыву Учителя на помощь голодающим Поволжья.
Рухнула идея общины и провела глубокую борозду в отношениях между Новосёловым и Толстым, а потом их дороги и вовсе разошлись. В учении Толстого Новосёлов начинает видеть положительным только то, что «...Толстой всколыхнул стоячую воду нашей богословской мысли, заставил встрепенуться тех, кто спокойно почивал на подушке, набитой папирусными фрагментами и археологическими малонужностями. Он явился могучим протестом как против крайностей учредительных увлечений 60-х годов, так и против мертвенности ученого догматизма и безжизненности церковного формализма».
Новосёлов всё более проникается православием и уже не проповедует «толстовства», а «ловит себя на лжи», защищая толстовство перед другими. В беседах с другом, философом Павлом Флоренским, он вспоминает с огорчением об ответе Л.Н. Толстого на прямой вопрос свой: «Но есть же, Лев Николаевич, в жизни кое-что таинственное?» Тот, мол, ответил раздраженно, напирая на каждое слово: «Ничего такого, друг Михаил, нет!»
Глубокой отметиной остался на душе Новосёлова и антихристианский выпад Льва Толстого. В 80-х годах сидели они с писателями и перебирали великих основателей религии – Будду, Конфуция, Сократа и т. д. Кто-то из присутствующих сказал, что хорошо бы увидеть их живых. На вопрос, а не хотел бы Толстой увидеть Христа, тот резко бросил: «Ну уж нет. Признаюсь, не желал бы с ним встретиться. Пренеприятный был господин!»
Слова эти шокировали всех присутствующих и стали тоже зарубкой в памяти Новосёлова. Окончательно же в лоно православия привело его знакомство с философом Владимиром Сергеевичем Соловьевым. За полгода до кончины философ подарил Новосёлову книгу «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу», а последними словами духовного наставника на вопрос Михаила Александровича: «Что самое важное и нужное для человека?» были: «Быть возможно чаще с Господом».
Отныне стезя М.А. Новосёлова пролегла в проповедовании идей православия. Он сближается с отцом Иоанном Кронштадтским, со старцами Оптиной и Зосимовой пустынь, изучает творения отцов церкви, становится твердым, убежденным христианином.
А теперь мы приступаем к описанию самого главного периода жизни Михаила Александровича, благодаря которому его имя и осталось в истории. Толчком тому послужило событие, потрясшее весь мир. Святейший Синод своим определением от 20 – 23 февраля 1901 года за №557 отлучил Льва Николаевича Толстого от церкви.
Лев Николаевич Толстой подверг сомнению учение о бессеменном зачатии Иисуса Христа, не признавал загробной жизни и пришел к мнению, что Бог в нем и он в Боге. Святейший Синод обвинил писателя в том, что он «...в прельщении гордого ума своего дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая».
Отлучение Л.Н. Толстого от церкви всколыхнуло всю Россию. В адрес писателя, в газеты и журналы хлынул поток писем в поддержку отлучения и против него. Не мог молчать и «молодой друг Льва Николаевича». Правда, написал М.А. Новосёлов «Открытое письмо графу Л.Н. Толстому от бывшего его единомышленника...» только после того, как газеты опубликовали ответ Льва Николаевича на постановление Синода, и было это в мае 1901 года во время проживания Михаила Александровича в Вышнем Волочке.
Именно в Вышнем Волочке он познакомился и с постановлением Святейшего Синода об отлучении Л.Н. Толстого от церкви, и с ответом писателя Синоду. Не во всем удовлетворил этот ответ бывшего единомышленника, и он решил высказаться. Статья Михаила Александровича, едва перешагнувшего возраст Христа, страстная и убедительная, являет собой образец богословской публицистики. Начисто отрезав себя от толстовства и таким образом сжегши все мосты, автор проходится чуть ли не по каждой строчке письма Льва Николаевича, находит аргументы против в истории Церкви, в учениях философов, в мнениях современников.
И пожалуй, именно эта статья, написанная Новосёловым в Вышнем Волочке, произвела наибольший резонанс в России по поводу отлучения великого писателя от Церкви. О ней заговорили, ее печатали и перепечатывали и наконец выпустили отдельным изданием в типографии Вышнего Волочка.
Сподвижники Новосёлова увидели в его «Открытом письме графу Л.Н. Толстому...» проявление таланта публициста, проповедника и наверняка подтолкнули к миссии пропагандиста христианского учения. Думаю, одобрение высказывали не только его знакомые в Вышнем Волочке, где он в это время жил, но и Павел Флоренский, С.Н. Булгаков, Николай Бердяев, с которым, как мы уже говорили, он близко сошелся. И вот в 1902 году в провинциальной типографии Вышнего Волочка появляется брошюра в серии, вскоре ставшая известной всей России. Называлась она «Забытый путь опытного Богопознания (в связи с вопросом о характере православной миссии)». |
