Личность Льва Толстого привлекает и будет привлекать. А в тени глыбы, «матерого человечища» нет-нет, да и будут возникать личности пусть и меньшего масштаба, но созидающие ту самую «глыбу». Один из них – чуть не канувший в безвестность, не подлежавший ранней реабилитации 50-х годов нынешнего столетия и вынесенный на поверхность бурной лавой окончательной реабилитации 90-х годов, на волне полной демократизации нашей жизни, тверской философ и богослов Михаил Александрович Новосёлов.
Конечно же, не терпится рассказать о том, что связывало Михаила Александровича со знаменитым писателем – властителем дум многих поколений, но потерпите – надо же покопаться в корнях предков нашего героя.
Начнем с деда, Григория Алексеевича Новосёлова, имевшего приход в церкви Петра и Павла красивейшего своими взгорьями и долинами места на вышневолоцкой земле – Заборовья. Дед со стороны матери Михаил Васильевич Зашигранский служил священником в Тверской губернии. Скорее всего, приход его был в нынешнем Спировском районе. На эту мысль наводит факт рождения Михаила Александровича – село Бабье. Женщины и теперь уезжают рожать под маменькино крыло, а тогда, в середине XIX века, это было правилом без исключений.
Итак, появился в 1864 году младенец, которому суждена трудная богоборческая судьба. Он, правда, сего не знал, качаясь в зыбке, и только щерился в улыбке, когда дед, в честь которого зван Михаилом, брал его на руки, произнося: «Свернул твой тятька с пути служения православию, но тебя мы наставим на путь истинный!»
Сказано сие потому, что отец Михаила Александр Григорьевич выбрал светскую стезю. Поступил в Санкт-Петербургский университет и стал педагогом. Но каким! Будучи директором тульской гимназии, именно он пользовал советами самого Льва Николаевича Толстого.
Познакомился Лев Николаевич с тульскими педагогами еще до появления на свет нашего героя в доме начальника тульской женской гимназии, одной из первых в России, Ю.Ф. Ауэрбах в 1859 году. Бывал он на квартирах учителей, предлагал создать Общество народного образования, мечтал издавать педагогический журнал, где бы описывать приемы преподавания – удачные и неудачные.
Связи писателя с тульской мужской гимназией не прерывались, хотя директоров меняли довольно часто. Первым его знакомцем был И.Ф. Гаярин, директор в 50-е годы XIX века, а получил бразды правления гимназией А.Г. Новосёлов, и он стал принимать Л.Н. Толстого да наезживать в Ясную Поляну. В тульской мужской гимназии учились сыновья писателя Илья и Лев, а Сергей сдавал экзамен экстерном.
В своих воспоминаниях Сергей Львович не очень-то жалует любовью директора гимназии. И причина вот в чем. Скорее всего, для А.Г. Новосёлова не существовало «авторитета папеньки», и, когда он приехал по просьбе Льва Николаевича в Ясную Поляну позондировать уровень домашнего обучения отрока, должного перейти из третьего в четвертый класс, то отметил слабину в подготовке по латыни.
Так оказалось и на экзамене в Туле. По русскому языку, математике, греческому и французскому языкам Сергей экзамен выдержал, а латынь завалил. С того 1876 года каждую весну сын Льва Николаевича держал экстерном экзамены в Туле до 1881 года при А.Г. Новосёлове. В год же убийства Александра II Новосёлова уже не было в Туле. «...В мае и начале июня я выдержал экзамен зрелости, – пишет Сергей Львович в своих воспоминаниях «Очерки былого», – происходивший уже при новом директоре тульской гимназии Куликове. Прежний директор, Новосёлов, классик и педант (выделено мною. – 3.Т.) был переведен в Москву, в первую гимназию». И далее Сергей Львович дает не совсем лестную характеристику отцу нашего отрока. Он пишет: «Новосёлов грубо обращался с учениками. Так, например, он собственноручно подстригал ученикам крахмальные воротнички, если они были слишком высоки. Или, например, был такой случай: один ученик подсматривал из коридора в дверное окошко, что было запрещено, и не заметил, как Новосёлов проходил по коридору. Новосёлов ударил этого ученика так сильно по затылку, что он носом разбил стекло, и из носа у него потекла кровь.
Новый директор, Куликов, был в другом роде, он был либерал и не профессиональный педагог, а литературный человек: он написал несколько водевилей. Про него рассказывали, что, увидев дерущихся гимназистов, он сказал им: «Деритесь, деритесь, это хорошая гимнастика».
При нем экзамены прошли довольно легко, и почти все ученики восьмого класса получили аттестаты».
Из этих строк можно понять, что А.Г. Новосёлов педагог был строгий, даже излишне, что послаблений на экзаменах не делал, что, наконец, стиль его преподавания был оценен высоко, чему свидетельство его перевод в Москву. Только не в первую, как пишет Сергей Львович, а в четвертую гимназию.
Лев Николаевич, увлекшийся в эти годы педагогической деятельностью, конечно же, регулярно заворачивал свой экипаж к тульской гимназии или дому Новосёлова, чтобы посоветоваться насчет домашних учителей, обговорить программу обучения в Яснополянской школе, узнать приемы излечения лентяйства и прочие нюансы педагогики. В тульский период Михаилу было 12 – 17 лет, и, конечно же, подвижный и бойкий, не по летам развитый, он умилял графа.
Такие знакомства запоминаются, а с возрастом перерастают в глубокое почтение с одной стороны и желание опекать, помогать – с другой. Скорее всего, и в Москве дружеские узы Толстого и Новосёлова не прерываются, как и с сыном его Михаилом. Тот заканчивает с золотой медалью 4-ю гимназию, потом университет и сразу же перед вступлением на самостоятельную стезю делится с писателем своими планами на будущее. О доверительных отношениях отрока и известнейшего писателя говорит фраза из письма Новосёлова: «Спасибо Вам, родной Лев Николаевич, за поцелуй, который Вы прислали мне, и за желание узнать, чем живу я теперь...»
Из переписки видна мятущаяся душа юноши, мечтающего жить на благо людей. Михаил отвергает все учительские места, что ему предлагают, и решает стать врачом, а для этого хочет поступить на медицинский факультет. Но возражает отец, который прочит сыну карьеру преподавателя древних языков.
– Пять лет на медицинском факультете, чтоб болячки изучать, – напрасно затраченное время, – наверное, уверял отец сына. – Врачей и без тебя хватает, а вот способности к языкам, как у тебя, не у каждого есть.
Михаил не согласен с отцом, но идти поперек не решается. Нужны средства на продолжение образования, а, кроме отца, никто их дать не может. Вопрос о них не встает, но подразумевается, и сын сдает одну позицию за другой. Отказавшись от медицинского поприща, Михаил советуется с Толстым насчет преподавания в народной школе. Но отец и тут против: какие древние языки в народной школе? И молодой педагог соглашается на преподавание в учительской семинарии. В ожидании же места в Торжке уезжает в деревню, скорее всего, в Заборовье Вышневолоцкого уезда или в Бабье.
Готовясь внедрять в юные умы русский язык и историю, Михаил Новосёлов советуется с Львом Николаевичем и о том, как преподносить историю: «...Больше всего, конечно, хотелось бы внести в преподавание истории моральную точку зрения. Но как она уживается с программой?.. Мне хотелось бы, чтобы прошлая жизнь человечества дала юношам понятие о людях и их поступках со стороны их приближения или удаления от учения Христа...
Как скажете Вы, дорогой помощник наш и учитель? Найдете ли мою мысль заслуживающею отрицания или увидите в ней что-либо и положительное? Я был бы невыразимо доволен, если бы услышал от Вас совет и наставления».
Письмо отправлено писателю из деревни 9 октября 1886 года, и о том, насколько оно важно для писателя, говорит то, что Лев Николаевич отвечает на него из Ясной Поляны уже 12-13 октября. Писатель соглашается с мыслями Новосёлова о преподавании истории, рекомендует только предмет излагать хорошим понятным языком, «точно так, как говорите». А перед тем как подписать многозначительно «Любящий вас Л.Т.», пишет: «Здоровье мое поправляется. Духом же почти всегда радуюсь, потому что со всех сторон вижу жнецов, выходящих на жатву. Вижу, что вы ищете этого блага и уверен, что найдете его».
В том же письме Лев Николаевич предлагает Новосёлову составить записки о преподавании истории для книжки в издательстве «Посредник»: «...Напишите какую-нибудь одну эпоху. Нехорошо будет, другой раз сделать лучше».
Но Михаил Новосёлов так ничего и не написал для «Посредника». Бурлила энергия, хотелось перевернуть мир, и главным советчиком, а вернее «помощником и утешителем», остается Толстой. |
