Причем сразу была задумана целая серия подобных брошюр, о чем Михаил Александрович сказал в послесловии к первому выпуску:
«Идя навстречу пробуждающемуся в нашем обществе интересу к вопросам религиозно-философского характера, группа лиц, связанных между собой христианским единомыслием, приступила к изданию под общим заглавием «Религиозно-философская Библиотека» ряда брошюр и книг, дающих посильный ответ на выдвигаемые жизнью вопросы».
Так началась долгая жизнь новосёловской «Библиотеки». Тонкие розовые книжки разлетались по всей России. Большинство из них было написано самим Михаилом Александровичем, но привлекал он к писательству и друзей-единомышленников. Некоторые брошюры переиздавались по 2-3 раза, таким они пользовались спросом. Всего вышло 39 выпусков РФБ, но кроме того печатались непронумерованные книжечки – их вышло около 20, да напечатано было две серии «Листков РФБ».
Листки эти печатались двумя сериями: одна представляла писания святых отцов и называлась «Семена царствия Божия», вторая, рассчитанная на более интеллигентного читателя, содержала размышления о вере и религиозной жизни русских писателей и ученых. Вышло более 80 «Листков».
В Вышнем Волочке Новосёлов выпустил несколько брошюр, а потом стал издавать их в Москве и Сергиевом Посаде. Главное достоинство этих брошюр было в том, что они обращались к истокам христианства, минуя школьное богословие, отвечали на насущные духовные запросы, которые Михаил Александрович хорошо понимал, пройдя путь заблуждений и открытий истин Христианства. «Словно живой водой брызнули на сухие богословские схемы, будто в душную атмосферу начетнически отвлеченной богословско-философской мысли ворвалась вдруг струя свежего и чистого воздуха», – делился современник впечатлениями от новосёловской «Библиотеки». А Павел Флоренский называл выпуски «Библиотеки» «своего рода новым Добролюбовым».
Расхождение во взглядах с Л.Н. Толстым и даже открытое письмо Новосёлова в связи с отлучением Толстого от церкви мало повлияли на расположение писателя к своему ученику, а новосёловские брошюры стали последними книгами, которые Лев Николаевич просматривал незадолго до смерти. Они ему приглянулись, и Толстой поручил своему секретарю Д.П. Маковицкому обратиться с просьбой к Новосёлову выслать все вышедшие брошюры.
Итак, наш земляк нашел свою стезю – религиозное просвещение, ставшее его крестом до самой смерти. Он не ограничивается выпуском брошюр. Твердо следуя главному принципу Л.Н. Толстого, дабы слова не расходились с делами, Новосёлов бьется за воссоздание древнего устроения Русской церкви на всех уровнях, выступая с докладами, публикуя статьи в «Русском деле». В обстановке радикализации 1905 года он пытается противостоять всеобщему беснованию. В письме к известному общественному деятелю Ф.Д. Самарину предлагает опубликовать высказывания Белинского, В.А. Соловьева и Кавелина о царской власти. В другом письме резко отзывается об обстановке в России:
«Свобода создала такой гнет, какой переживался разве в период татарщины. А главное – ложь так опутала всю Россию, что не видишь ни в чем просвета. Пресса ведет себя так, что заслуживает розог, чтобы не сказать – гильотины. Обман, наглость, безумие – всё смешалось в удушающем хаосе. Россия скрылась куда-то: по крайней мере, я почти не вижу ее. Если бы не вера в то, что всё это суды Господни, трудно было бы пережить сие великое испытание...»
Как подходят слова Михаила Александровича к сегодняшнему дню!
После того как схлынула революционная волна, успокоения в обществе не наступило. Взбудораженное, оно востребовало создания различных кружков, в числе которых в 1907 году был и знаменитый «новосёловский», собиравшийся по четвергам на квартире Михаила Александровича, расположенной напротив храма Христа Спасителя в доме Ковригина.
«Кружок ищущих Христианского просвещения в духе Православной Христианской Церкви» – так называлось собрание, где бывали Павел Флоренский, С.Н. Булгаков, Ф.Д. Самарин, П.Б. и С.Б. Мансуровы и другие авторы, привлеченные к изданию РФБ.
Обстановку квартиры Новосёлова описывает С.И. Фудель, рассказавший об отце Павле Флоренском в парижском издании 1972 года: «У него там была зала с большими портретами Хомякова, Достоевского и Вл. Соловьева, – пишет Фудель, – с длинным столом для занятий философского кружка, его кабинет с образом св. Иоанна Лествинника и третья маленькая комната – столовая, где мы и сидели за чаем».
Верный проповеднической стезе, Новосёлов организует кружок студентов, изучающих Новый Завет и заседавших в той же квартире. Устраивались публичные рефераты в особняке доктора Корнилова на Нижней Кисловке, на которых бывало до 100 человек. О тех днях Павел Флоренский говорил: «Конечно, московская «церковная дружба» есть лучшее, что есть у нас, и в дружбе это полная coincidetia oppositorim (совпадение противоположностей). Все свободны, и все связаны, все по-своему, и все – «как другие»... Весь смысл московского движения».
Судя по всему, Михаил Александрович был в этом кружке главной пружиной. Вот что пишет о тех днях В.В. Розанов: «Суть связи этого кружка – личная и нравственная; высшее его качество – не выявляться, не спорить; печататься как можно меньше. Но взамен этого – чаще видеться, общаться; жить некоторою общею жизнью, или – почти общею. Без всяких условий и уговоров они называют почти старейшего между ними Михаила Александровича Новосёлова «авва Михаил». И хотя некоторые из них неизмеримо превосходят почтенного и милого Михаила Александровича Новосёлова ученостью и вообще «умными качествами», но тем не менее чтут его, «яко отца», за ясный, добрый характер, за чистоту души и намерений и не только выслушивают его, но и почти слушаются его». Другой же член кружка К.С. Родионов, доживший до 1991 года, называет Новосёлова «идейным руководителем православия в Москве».
Называя Новосёлова среди известнейших философов того времени Флоренского, Бердяева, Булгакова, Вл. Соловьева, Розанова, мы не погрешим против истины, если скажем, что он им был ровней. С Павлом Флоренским Новосёлова связывала глубокая дружба, о чем говорят около сотни писем Новосёлова, сохранившихся в архиве Флоренского. Что, кстати, не исключало острых споров между ними. Когда вышла книга Флоренского о Хомякове, Новосёлов поспешил к нему в Сергиев Посад и чуть ли не всю ночь доказывал Флоренскому его «римско-магический» уклон. С чем Флоренский в конце концов согласился, «поник головой и обещал больше не заниматься богословием». При этом отношения между ними, как и раньше с Л.Н. Толстым, остались ровными, дружескими.
Публицистическая, издательская деятельность Новосёлова высоко ценилась духовенством России, и в 1912 году он избран членом Московской духовной академии, несколько лет был членом Училищного Совета при Святейшем Синоде и так далее. Причем в том самом 1912 году Новосёлов первым прокричал на всю Россию об опасности союза трона и лжепророка Распутина. В своем издательстве он напечатал брошюру «Григорий Распутин и мистическое распутство», которая была конфискована в типографии, но получила огласку благодаря публикации выдержек из нее в «Голосе Москвы», запросу в Государственную Думу. В брошюре Новосёлов не только разоблачал всемогущего старца, но и резко обвинял в попустительстве высшую церковную иерархию: «Почему молчат епископы, которым хорошо известна деятельность наглого обманщика и растлителя?.. Где его святейшество, если он по нерадению или малодушию не блюдет чистоты веры Церкви Божией и попускает развратного хлыста творить дело тьмы под личиною света?»
Для Новосёлова не существовало авторитета чина, и, по словам современников, он ни в грош не ставил епископов, а уважал лишь старцев, как людей духовного дара и духовного опыта. И потому он без колебаний встал на защиту церкви в годы притеснений и гонений, начавшихся с установления советской власти в 1917 году.
М.А. Новосёлов становится членом Совета объединенных приходов Москвы, и в начале 1918 года не без его участия выходит воззвание – листовка, призывающая верующих защищать храмы от посягательств. В нем предлагалось: «...безотлагательно обсудить и установить образ действий прихода на случай покушения со стороны представителей нынешней власти захватить храм, его принадлежности, какое-либо имущество, принадлежащее церкви, или иным образом посягнуть на достояние церкви и прихода... Если бы представители власти не вняли доводам настоятеля храма или приходского Совета и стали бы проявлять намерение силой осуществить свое требование, надлежало бы тревожным звоном (набатом) созвать прихожан на защиту церкви. При этом Совет считает недопустимым, чтобы прихожане прибегали к силе оружия…»
Это был неприкрытый призыв к сопротивлению. Но в трудные годы гражданской войны еще не доходили у чекистов руки до ареста словесно сопротивляющихся, а вот на заметку Новосёлов на-
верняка попал, и через несколько лет о нем вспомнили.
«Грехов» же за Новосёловым к 1922 году поднакопилось. Весной 1918 года с благословения Патриарха Тихона Михаил Александрович открыл на своей квартире богословские курсы. После ареста Патриарха Тихона и захвата Высшего церковного управления обновленцами Новосёлов отпечатал типографским способом воззвание, озаглавленное «Братское предостережение чадам истинной Церкви Христовой», где резко бичуется обновленческая церковная власть, а православным предлагается решительно отвергнуть узурпаторов, не вступать с ними в общение и «не допускать молитвенного возложения их имен в храмах». Те же, кто будет поддерживать церковное общение «с самочинной раскольничьей иерархией», являются вместе с нею «извергнутыми из тела церковного, т. е. отлучившими себя от Христа». |
