С 1894 по 1896 годы проходит последний период пребывания Левитана в Тверском крае, связанный как с продолжением творческого взлета, так и с драматическими перипетиями в личной жизни художника.
В июне 1894 года он с Кувшинниковой и двумя захваченными с собой молодыми девушками: Татьяной Щепкиной-Куперник, которая впоследствии и опишет произошедшие здесь события, и Наташей Богоявленской, актрисой Александринского театра, – снова в Островно. Но с приездом Турчаниновой с дочерьми обостряется борьба между ею и Кувшинниковой за Левитана, закончившаяся победой Анны Николаевны и переездом художника в Горку в августе. И здесь начинает разворачиваться новая драма.
Впору прерваться и сказать несколько слов вот о чем. Конечно же, Левитан был притягательной фигурой для женщин. Во-первых, это уже мэтр отечественной живописи, а знаменитость притягательна. Во-вторых, прошедший суровую школу жизни и сам сделавший себя, он был, по выражению художника А. Головина, «аристократ до мозга костей по своему духу, в лучшем смысле этого слова». В-третьих, вращаясь в эпицентре художественной культуры, он имел среди своих друзей С. Морозова и Н. Рябушинского, А. Бенуа и B. Серова, К. Коровина и Ф. Шаляпина, С. Мамонтова и C. Дягилева и т. д. В-четвертых, он был просто красивый мужчина, «немножко кокетничал этим и заботился о своей наружности, костюме, но, разумеется, понимал всё это очень тонко, как настоящий художник» – так писала о нем хорошо его знавшая Мария Павловна Чехова. Ну как в этих условиях женщинам устоять перед Левитаном?!
Анне Николаевне в ту пору было 39 лет, а дочерям: Варваре – 18, Софье – 16, Анне – 14. Даже самая младшая таскалась всюду за художником, нося его краски или зонт. Особенно ситуация обострилась на следующий 1895 год, когда конфликт между матерью и дочерью выливается во взаимную вражду на почве Левитана и Левитан стреляется. Вызывается А.П. Чехов в качестве врача. По приезде Антона Павловича темпераментный художник подстрелил из ружья чайку и в качестве обвинительного аргумента бросил ее к ногам дам.
Посмотрим теперь на горкинское бытие глазами очевидцев тех событий.
Из воспоминаний Марии Петровны Честноковой, бывшей горничной из усадьбы Горка (записано в д. Доронино в июне 1971 г.):
«В молодости я была в услужении в соседском имении Горка у Турчаниновых. Я в молодости сметливая была, меня хозяйка-то и присмотрела, сначала разную работу исполняла, а потом горничной стала. Хозяева богатые были, в Петербурге жили, а на лето, если куда не уезжали, то почти постоянно сюда подавались. Самого-то я теперь не помню, а вот хозяйку, Анну Николаевну, как сейчас вижу. Как приедут, шум-гам целую неделю стоит – всё обустраиваются.
Сама она женщина была крутая, твердая, гордая, но справедливая. Весь дом на ней держался. Дочерей в строгости держала, хотя и баловала их не в меру. А те как приедут на волюшку-то деревенскую после города, совсем разойдутся, и не унять. Сначала перед нами, деревенскими девчонками, воображать начинают, но мать увидит, что совсем уж заважничали, и приструнит их. Да и сами-то важными только первые дни походят, а потом и опростеют...
В имении-то у них, как помню, два дома было. Один небольшой деревянный, одноэтажный, а потом они себе другой, уже в два этажа построили, тоже деревянный. Меж ними березовую аллею посадили. Перед домом – цветник, акации, клены, сирень. Еще одна аллея, широкая, из акаций, к озеру спускалась, а там купальня была и лодки стояли. На них по озеру ездили или на остров, где беседка стояла. Помимо домов постройки хозяйственные были: кухня, конюшня – там еще
маленькая лошадка была с маленькой же колясочкой; на ней, наверное, барышни катались, когда помоложе были (видимо, пони. – В.Л.), – погреб, банька, каретник, девичья. Дома эти пожгли в революцию, тогда много в округе жгли или порастащили по пьяному делу, да и по зависти...
Часто тогда художник гостил у нас (Левитан. – В.Л.). Я еще молоденькой была, мало что помню. Красивый был, глаза как у коровы, печальные. Мы, девчонки, всё на него поглядывали тишком – любопытно ведь, – а он под стать барыне, такой же гордый, неговорун. Правда, любил слушать, как мы пели песни, а мы, молодые девки, хорошо пели. А еще ему понравилось, как мы нашу местную сказку сказывали. А она вот о чем.
... Был когда-то Гарусовский монастырь, идти к нему лесом, мимо родника. И там когда-то деревенька была, и барин жил. Вот привез он откуда-то себе молодую жену. И зажили они счастливо. А потом она куда-то пропала, барин искал-искал ее, с горя запил да и сгинул вскорости. Дом пустой стоял, и поселился в нем женский голос. Когда кто-то внутрь зайдет, то никого не увидит, а голос: «Да вот я. Посмотри под ноги, видишь, я за щепочку спряталась» – и засмеется. Жутко было, вот дом и снесли на дрова, а из части бревен сложили сруб для родника. Так женщина та, чей голос слышался, – хозяйка бывшая – теперь каждую ночь сидела на камне от бывшего дома. С тех пор пошли беды в каждый дом, одна за другой. Так и исчезла деревенька, и дорога постепенно заросла травой и молодым лесом...
Художник всё упрашивал нас, чтобы мы свели его к этому срубу, а нам боязно было. Но уговорил как-то, показали ему это место. Всей гурьбой ходили смотреть: и барыня, и дети ее, и знакомые.
Рисовал он много: то тут, то там нашим деревенским попадется. Они даже побаивались его. А уж забывчивый-то! То барыня пошлет искать его пропажу, то кто из наших найдет, принесет. В таком разе всегда благодарил: взрослого деньгами, а ребятишек гостинцами.
Он ведь несколько лет подряд у нас жил. Ну и полюбились они с барыней, да и как иначе: оба статные, по характеру схожие. Она ему на ручье домик срубила для работы, холила его. А он все равно после от нее уехал.
В усадьбе, да и на деревне, говорили, что и обе старшие дочери Анны Николаевны в него влюбились. Может и так. Но только что Варвара-то соперницей матери выступила, это все привечали. Молва средь дворовых шла, что в любовном жаре даже мать свою отравить пыталась, прости Господи. Точно сказать не могу, так ли, но посреди лета мать отправила ее к отцу...»
В 1896 году Левитан в последний раз приезжает в Горку. Нужно сказать, что Удомельский край в творчестве Левитана оказался высшим взлетом в его деятельности. «Над вечным покоем», «Март», «Весна. Большая вода», «Ненюфары», «Долина реки осенью», «Золотая осень» и другие полотна приносят ему мировое признание. В декабре 1897 года мюнхенский «Secession»
избирает его академиком, в марте следующего года это звание присваивает ему и Российская Академия художеств, с августа того же года он преподает в классе пейзажа в Московском училище живописи ваяния и зодчества. Но жить ему отпущено совсем мало.
Еще в марте 1897 года Чехов установил у него тяжелое заболевание (Левитан страдал расширением аорты, пороком сердца, ревматическим миокардитом, и всё это наложенное на неврастению), приведшее его к могиле. В конце апреля 1900 года он, будучи со своими учениками на этюдах, сильно простудился и слег. В начале мая из Петербурга приехала Анна Николаевна. Она ухаживала за больным художником, у нее на руках он и умер 4 августа в 8 часов 35 минут, не дожив 22 дня до своего 40-летия. В мастерской его осталось около 40 неоконченных картин и 300 этюдов.
В тот август в Москве творилось что-то необычное: вторично расцвела сирень. Природа прощалась со своим вдохновенным певцом – Левитаном. |
