Виноградова Елена Викторовна
		научный сотрудник областного краеведческого музея. Главная тема исследований – история тверского купечества. Автор ряда публикаций в тверских изданиях.

Деревянное золото

Из истории становления дереобрабатывающей
промышленности Вышневолоцког уезда
в начале XX века

Существовала ли в дореволюционной России – и конкретнее в Вышневолоцком уезде Тверской губернии – деревообрабатывающая промышленность? Ответ для нашего лесного края, кажется, очевиден: да, существовала. И в архивах хранится большое количество документальных свидетельств тому. Давние традиции лесного дела хорошо и подробно представлены и в справочной литературе, и в научных исследованиях. Вопрос этот разбирался и на страницах краеведческих сборников.1 Тем не менее специализированный советский журнал «Деревообрабатывающая промышленность» когда-то уверенно заявлял, что «в дореволюционной России лесопильной и деревообрабатывающей промышленности, по существу, не было». Допускалось, правда, существование полукустарных лесопилок и небольших деревообрабатывающих мастерских. А как на самом деле? Была ли в дореволюционной России своя лесная промышленность? И что именно тогда, на рубеже XIX–XX веков, под этим подразумевалось? Как сто лет тому назад наши тверские купцы-промышленники и тверские власти относились к своему национальному богатству, нашему деревянному золоту? Хотелось бы добавить еще несколько штрихов к истории становления деревообрабатывающей промышленности Вышневолоцкого уезда начала ХХ века. Итак, как это было? Такой вопрос возник в связи с созданием несколько лет тому назад новой краеведческой экспозиции в удомельском филиале Тверского объединенного музея. Нам захотелось непременно найти фамилии владельцев лесопильных заводов, на рубеже XIX–XX веков сделавших свои состояния на деревянном золоте. И мы обратились к старым справочникам и документам Тверского областного архива. В фонде земской управы Вышневолоцкого уезда (куда до 1929 года входила и территория современного Удомельского района) обнаружилась обширная переписка по работе лесопромышленных заведений уезда рубежа XIX–XX веков с подробными техническими описаниями, с чертежами и схемами.
Начало двадцатого века в отечественной истории стало временем настоящего строительного бума. Владельцы лесопилок и пилорам хорошо понимали, что на этом можно сделать немалые капиталы. По-прежнему и в большом количестве появлялись не только каменные, но и деревянные дома. Из дерева строили фабрики-заводы, лабазы-магазины, бани, мосты, заборы, колодцы, а также делали мебель для домов богатых и для домов бедных, а также лодки, телеги, посуду... Всего не перечислишь. А еще в России, с ее морозами, для обогревания жилья требовалось огромное количество дров. Росли потребности населения в книгах, газетах, журналах. Для этого нужно было очень много бумаги, а значит, леса.
В любом российском промышленном справочнике, изданном до 1917 года, можно встретить немало фамилий воротил крупного лесного бизнеса. Это и одни из крупнейших российских торговцев лесом петербургские Русановы, основавшие свое дело еще в 1852 г. Основателю этой династии даже было пожаловано дворянство с девизом на гербе: «Трудом и усердием». Помимо них это и Бекенсон, петербургский 1-й гильдии купец, и Торговый дом Беляева П., наследники и К*, продававший лес и в России, и за границу. И лесопромышленник Брант (сосед знаменитой балерины Матильды Кшесинской – их особняки стояли по соседству на Большой Дворянской в Санкт-Петербурге). Были свои лесопромышленники и в Тверской губернии, и собственно в Вышневолоцком уезде.
Выходит, что крупные лесопромышленники в России все-таки были. Все они в основном занимались знакомым и поныне ремеслом: продажей необработанного сырья (спиленного леса). Справедливости ради надо заметить, что в России в начале двадцатого века появлялись разнообразные конторы «по эксплоатации и продаже разного леса», где помимо строительных материалов в виде досок и брусьев клиентам предлагался, например, наборный деревянный паркет самых разнообразных рисунков из дуба, ясеня, сосны, березы, ольхи, липы и т.д. В основном такие фирмы работали в столице, губернских и уездных городах. Сырье же для этих заведений поступало с многочисленных лесопилок, рассеянных по всей лесной России.
В России конца XIX – начала ХХ вв. лесопильные заводы и заводики нередко являлись составляющими общего дела промышленника. В Тверской губернии к началу прошлого века функционировало более трех десятков предприятий подобного характера. Больше всего их было в лесных Вышневолоцком и Осташковском уездах, а меньше всего в Кашинском (всего один). Такие заводы располагались обычно вблизи крупных лесных пристаней на сплавных реках, при станциях железных дорог или на лесных дачах, как тогда назывались территории лесничеств. Производственный цикл продолжался до тех пор, пока в округе не вырубался весь подходящий лес. Потом производство разбиралось, и завод со всем своим оборудованием переезжал на другое место. Примерно так же было и на удомельских лесопилках Вышневолоцкого уезда, работавших в зоне деятельности Виндаво-Рыбинской железной дороги. Благодаря широкому развитию лесных операций местные крестьяне получали возможность приличных заработков на лесных работах – рубке и пилке леса. Особо крупные доходы приносила им работа по вывозу леса и дров: доставка 1-го куб.м дров на расстояние 30 верст стоила 8 рублей, что в 4 раза превышало стоимость самого товара. Заготовка леса и вывозка его для дальнейшей переработки происходила обычно зимой, но иногда, в сухое время, и летом.
Весной же и осенью грунтовые дороги, ведущие к станциям, оказывались совершенно непроезжими. Тогда традиционно выручали реки, в большом количестве имевшиеся в крае. Так, например, от самого села Котлован Удомельско-Рядской волости по реке Съеже сплавляли лес, который потом скупался крупными лесоторговцами. Леса в районе железнодорожной станции Удомля были зоной активной деятельности удомельских лесоторговцев Шмелева, Калинина, Синицина. Они одновременно были и покупателями лесоматериала, и владельцами собственных лесных дач. Дрова и «пильный» лесной материал по железной дороге отправлялся преимущественно в Москву и за границу. В составе такого экспорта заметное место занимал вывоз осиновых чурок, пользовавшихся большим спросом на заграничных писчебумажных фабриках.4
Лес, в виде дров и досок, большим потоком вытекал из Удомельского края. А ведь это был в том числе и тот самый лес, что так незабвенно запечатлен на полотнах Левитана. Солнечные березки и осинки на берегу Съежи навечно останутся в той «Золотой осени».
Тверской губернатор фон Бюнтинг в 1912 году был очень обеспокоен фактом появления многочисленных лесопильных заводов почти у каждой железнодорожной станции. А также и тем, что началась очень уж усиленная отправка обработанного леса за границу, главным образом в Германию. «В громадном количестве вывозится даже самый тонкий лес, так называемый папиргольц, ... а вследствие этого возникает серьезная опасность обмеления таких рек государственного значения, как Волга и Западная Двина».5 Губернатор пытался объявить некоторые леса, к примеру Осташковского уезда, «защитными», установив более тщательный надзор за рубкой леса. Но летом 1914 года началась первая мировая война. И забота о лесном богатстве стала не то чтобы первоочередной. По-прежнему это оставалось уделом губернских лесничих. Им поручено было вести строжайший учет леса, отпускаемого из казенных лесных дач, контролировать цены на продаваемое сырье. На первый взгляд контроль над этим был поставлен неплохо, судя по многочисленным ведомостям и инструкциям, до сих пор хранящимся в архивах. В действительности же об охране леса приходилось заботиться самим владельцам лесных дач. Тут порой разворачивались захватывающие истории. Вот перед нами документ от 10 марта 1909 года – «Прошение начальнику Тверской губернии». Его автор – вдова действительного статского советника Варвара Александровна Лодыгина, происхождения дворянского, «жительство имевшая» в селе Алексейково Парьевской волости Вышневолоцкого уезда. Суть прошения: разуверясь в возможностях местной полиции и лесной стражи, просительница взывает к помощи самого губернатора – просит «оградить ее имущество от расхищения, так как в нынешнюю зиму производились массовые порубки лесов окружающими крестьянами». Воровали лес у вдовы «в большинстве случаев в ночное время; прослышав погоню лесной стражи, грабители обычно бросали похищенное где-нибудь на дороге или в поле. А если порубщика и ловили, то для обыска его требовалась полиция, которая являлась только тогда, когда порубленное уже вывезено из деревни для продажи в виде шпал или же целым деревом». Особенно пострадавшую возмущало, что потом ворованное у нее продавалось «бойко и совершенно открыто на станциях Удомля и Брусово». И подобное происходило регулярно и повсеместно. Подпольных продавцов по пути следования до станции обычно поджидали агенты-покупщики. Они принимали ворованный лес и клеймили своими клеймами. И тогда контрабандный товар шел совершенно открыто под марками приемщиков. Госпожа Лодыгина безнадежно заключала, что «через два-три года ее лесные запасы при таком положении дел будут уничтожены». Вообще-то, у пострадавшей была возможность положить конец этим безобразиям и собственными силами – держать для охраны своего леса стражника, а еще лучше нескольких. То ли Лодыгиной стало жалко денег на содержание лесной стражи, то ли еще по каким причинам, но она и единственного своего стражника уволила. Естественно, что местный полицейский урядник, всегда по первому требованию являвшийся к Лодыгиной, как он заявлял (хотя сама она придерживалась иного мнения), в одиночку не мог уследить за порубкой леса и помешать грабителям. Проблема воровства леса была характерна не только для Тверской губернии. С середины XIX века вырубка лесов приобретает угрожающие масштабы по всей лесной России. Для борьбы с этим злом и существовал уже упоминавшийся корпус лесничих, имевший в составе конную стражу по образцу ополчения. Туда набирали отставных солдат или действительных военных из бессрочно отпускных. Для поддержания строгого армейского порядка им не разрешалось отпускать бороду. Лесные грабители узнавали таких стражников по особому знаку, крепившемуся на верхней одежде: в центре орел, а вокруг надпись «Лесная стража» или «Казенный лесник». Охранники пользовались таким спросом, что от них даже не требовалось «строгого соблюдения формы, фрунта (то есть строевой подготовки) и владения оружейными приемами».7

Теперь о самих лесопильных заводах, перерабатывавших спиленные сосны, ели, березы и осины. Владельцем нескольких таких заведений был удомельский лесопромышленник Иван Васильевич Калинин. Ему принадлежали лесопилки на станции Удомля, в селах Спасском и Молдино совместно с Синициным. В то же время в Молдино работал еще и лесопильный завод промышленников Лившица и Иогансена. Завод Калинина близ железнодорожной станции Удомля существовал с конца XIX века. В тверских статистических справочниках начала ХХ века он упоминался среди крупных промышленных заведений губернии. К 1911 году там ежегодно вырабатывалось и отправлялось со станции не менее 100 вагонов досок и 834 пуда древесной шерсти. Всего на сумму 21110 рублей. Число работников у Калинина в разное время колебалось от 20 до 30 человек, в зависимости от производственной необходимости. А еще Калинину принадлежал кирпичный завод, но он какое-то время стоял без работы.
Деревообрабатывающее оборудование для своей лесопилки Калинин приобретал и в Санкт-Петербурге, и в Москве, оттуда шли многочисленные письма, рекламные проспекты и счета на оплату выбранных им агрегатов. Когда все необходимое для производственного процесса было завезено по железной дороге на место и полностью готово к работе, Калинин застраховал свое имущество в Тверском губернском агентстве «взаимного земского от огня страхования». Уплатил все необходимые страховые взносы, казенные пошлины и гербовые сборы. Его удомельская лесопилка в комплексе с мукомольным оборудованием оценивались так: лесопильно-мукомольный завод страховался на 3000 рублей, сарай при нем – на 150 рублей, кузница – на 100 рублей, изба – на 750 рублей.9
Даже самый беглый взгляд на описание лесопилок Калинина на станции Удомля, в селах Спасском и Молдино заставляют усомниться в технической примитивности этих заводов. Вот буквально несколько строк из описания технического оснащения удомельского лесопильного завода на 1914 год.10 «В помещении пильных рам:
1. Пильная рама на кирпичном фундаменте Выборгского завода, приобретенная подержанной от фон Валь, для распиловки кряжей до 8 вершков (около 35 см).
2. Поперечно-круглая качающаяся пила домашнего производства приводная.
3. Самоточка приводная английская Markers с выемкой в станине.
4. Полулокомобиль двухцилиндровый английский, Маршал в Лондоне, 20 номинальных сил, с приводом и принадлежностями» и т.д.
И это всего лишь фрагмент из внушительного (на нескольких страницах) перечня машин, станков и механизмов. А еще по всему заводу шла «эстакада» (своеобразный транспортер) в 30 саженей на деревянных столбах для передвижения материала и рельсовый путь в 200 саженей для «вагонетов», груженных лесом («вагонеты» возили лошади).
Конечно, лесопилке Калинина было еще очень далеко до промышленных гигантов, но это уже и не «полукустарная мастерская». Понятно, что завод размещался в бревенчатом здании, покрытом толем, а конторой управляющего служила простая изба, где одновременно жили и рабочие завода. Так ведь лиха беда начало... Взять к примеру соседнюю лесопилку Василия Михайловича Пантюшкина – это уже более солидное предприятие. И заводское здание у него двухэтажное, из кирпича, крытое железом, застраховано на сумму 23 тыс. рублей. И оборудование внушительней: оно позволяло перерабатывать еще более крупные деревья, кряжи до 12 – 15 вершков. Правда, бревна и доски там перевозились на ручных тележках. Но вот управляющий заводом у Пантюшкина проживал в доме с мезонином. При этом заводе были и своя баня, и каретник с конюшней.
В апреле 1914 года чрезвычайное земское собрание Вышневолоцкого уезда «в виду устарелости существующей оценки фабричных и заводских заведений» решает произвести переоценку, «каковая работа и была произведена в течение лета приглашенным для этой цели инженером Морошкиным». И пошли по всему уезду рассказы о том, как неподкупный и суровый инженер ездит по заводам и безжалостно завышает стоимость «оных», чтобы назначить с них более высокий налог. Познакомился с Морошкиным и Калинин. Скоро и он уже жаловался на проверяющего. Просил сделать исправления в его оценках, ссылаясь на изношенное оборудование. Жаловался на то, что другим заводчикам аналогичные машины оценивали дешевле, чем ему. А также требовал принять во внимание, что контора при его заводе – это не только контора, а еще на две трети – квартира рабочих, и потому обложению вообще не подлежит. Одним словом, «покорнейше прошу скинуть столько-то рублей, с совершенным почтением Калинин». Иван Васильевич составлял документы грамотно и аккуратно. Он прекрасно знал, что имеет законную возможность обжаловать решение Морошкина в месячный срок со дня получения заводчиком копии оценок. При этом нужно было предоставить все необходимые документы, обосновывающие претензии.
В ответ на жалобу Калинина инженер Морошкин приводил свои соображения. Во-первых, по мнению инженера, Калинин довольно хитро и путано объяснял, что и почему у него стоит дешевле. Для этого объединял вместе пилорамы, приводные ремни и фундамент в одну статью. Во-вторых, в оценку рельсовых путей он включил стоимость шпал, работ по устройству пути и стоимость четырех вагонетов, предусмотрительно вырвав листы с ценами на вагонеты из представленной инженеру сметы. В итоге после длительной переписки оценку завода все-таки снизили на 640 рублей к взаимному удовольствию сторон. Как бы ни относился лесопромышленник Калинин к своему проверяющему, краеведы-современники, наверное, могут благодарить и инженера Морошкина, и тверское земство. Хотя бы за появление этой переписки, из которой мы сегодня знаем, что собой представляли первые тверские лесопильные заводы.

На четвёртых краеведческих

1. Вышневолоцкий историко-краеведческий альманах №5. Вышний Волочек, 2001.
2. ГАТО Ф. 793.0.1.
3. Соловьева Ф. Б. «Лесом торгуют все почти генерально...» – Вышневолоцкий историко-краеведческий альманах №5. Вышний Волочек, 2001.
4. Статистико-экономическое исследование грунтовых дорог Тверской губернии. Тверь, издание Тверской губернской земской управы, 1911.
5. ГАТО Ф. 56. Оп. 1. Д. 20337. Л.10-11.
6. ГАТО Ф. 56. Оп. 10. Д. 378. Л. 23-25.
7. Мельник Г. К. и Можейко И. В. Должностные знаки Российской империи. 1993.
8. ГАТО Ф. 793. Оп. 1. Д. 423 (б). Л. 70.
9. Там же. Л. 67 об.-69.
10. Там же. Л. 37–38 об.