Стартовая страница Рейтинг@Mail.ru

Краеведение у истоков российской культуры
Вышневолоцкий историко-краеведческий альманах №11. стр. 82-96
 

Евгений Ступкин

     
Из плеяды русских интеллигентов

Вадим был из плеяды русских интеллигентов, таким же как Рудий Иванович Матюнин, Валентин Александрович Шпанский, Виктор Иванович Гущин, Виктор Иванович Никитин… Все они были очень разными, но объединяло их одно – истинный, непоказушный интерес к истории своего края. Они не выпячивали свое я, не кричали на всех углах о любви к родному краю – они просто работали на благо этого края. А еще они были талантливыми людьми. Именно они, а не увенчанные всевозможными наградами чиновники составляли и составляют интеллектуальную элиту родного Вышнего Волочка, нашей Тверской области, да и всей России.

Е. Ступкин, В. Лобашов, Ф. Соловьёва на даче «Чайка».
Удомельский р-н. 15 июля 1996 г.
Поездка по венециановским местам в июле 1996 г.
Экскурсию ведет Вадим Лобашов

Вадим был настоящим русским человеком, со всеми его плюсами и минусами, с искренней мятущейся душой. Человек высокого интеллекта и поистине энциклопедических знаний, он покорял многих, кто с ним встречался. Если общение было ему по душе, рано постаревшее лицо освещала теплая улыбка. Он был прирожденным учителем, лектором-проповедником. Его выступления превращались в маленькие бенефисы, с такой энергией, силой убеждения и любовью рассказывал он про своих героев прошлого – архитектора и поэта Николая Львова, гениального художника-самоучку Григория Сороку, мецената и предпринимателя Василия Кокорева...
Время меняет всё, а Вадим не хотел и не мог меняться в худшую сторону. Свои воспоминания он назвал «Вышний Волочёк моего детства». Это признание в любви своему городу. Вадим писал поэму о Вышнем Волочке своим сердцем, открытым и ранимым. Вынашивал он ее долго – еще несколько лет назад мы, краеведы, на своем собрании делились воспоминаниями о городе. Написана простым языком, читается как увлекательный детектив. Писал Вадим уже тяжело больным, он знал, что уходит. Убежденный бессребреник, по-настоящему жаден он был только до книг. Про себя он пишет добро и грустно, но как бы отстраненно, без тени намека на самолюбование. Он не скрывает нежности к городу своей юности, не стесняется звенящей в воспоминаниях ностальгии. Да это подтвердит и каждый вышневолочанин, что во время его детства всё было лучше и чище. Правда и то, что и мы, и город был победнее, а сейчас беднее стали наши души, зачерствели.
Город детства и юности Вадима – это город юности тех, кому сегодня 70, 60, 50 и даже 40 лет. Это город тех, на чьих плечах он держался с трудных военных лет до начала перестройки.
Того Вышнего Волочка уже нет и никогда не будет, но благодаря этой книге каждый из нас сможет вернуться в то прекрасное и невозвратное время.
Низкий поклон тебе за это, Вадим, и благодарная память.

Зинаида Юркова

В восьмидесятом году я пришла на работу в Центральную библиотеку. Одной из моих обязанностей было заказывать литературу по межбиблиотечному абонементу. Вадим как раз в эти годы заканчивал университет. Он так серьезно относился к написанию своей дипломной работы, что я прониклась величайшим уважением к этому человеку. До этого я его практически не знала. Он не был публичным человеком, не кричал на каждом углу о своей персоне, о своих работах, но, как я понимаю, интеллектом обладал высочайшим. Обычно он приходил в библиотеку со своими вопросами ко мне. Это было проще, не нужно было объяснять лишнее. Я понимала, какой материал, какого уровня нужен: или это энциклопедическая строчка, или надо искать глубже.
Он поражал своей основательностью. Не знаю, как в других сферах, но, что касается его подхода к познанию, основательность в нем была научная.

Презентация ВИКИ №5. И. Франэк, В. Лобашов, Н. Кузнецова,
З. Юркова, Ф. Соловьёва, Д. Плинер, Г. Зигерт

В процессе его работы я познакомилась с ним поближе. Не скажу, что я уж таким неучем была, но с Вадимом интересно было общаться, всегда можно было услышать что-нибудь новенькое, увиденное им под другим углом. В конце восьмидесятых, еще до того, как вышла фундаментальная книга о художнике Станиславе Жуковском, Вадим говорил о нем, как об очень крупном мастере. Он очень любил этого живописца и знал хорошо его творчество.
Вадим принимал активное участие в клубе «Собеседник». У него была в свое время сделана великолепная программа, посвященная Санкт-Петербургу. Вторую программу он делал к 300-летию Петербурга. Если взять альбом клуба «Собеседник», там не один раз встречается фамилия Вадима Лобашова, его выступления. Мало того, что он часто выступал с докладами, он же возил нас по своей инициативе и в Прямухино, и в Никольское. Он очень увлечен был архитектурой Николая Львова, много комментировал, говорил о своем понимании львовской архитектуры.
Как оценить значение его личности? Я считаю, что город потерял интеллект высочайшего уровня.

Александр Коршулов

Как это бывает с человеком, переполненным знаниями и чувствами, близким к пониманию прекрасного, Вадиму трудно было порой донести ЭТО до слушателей: я имею в виду его погруженность в живопись и архитектуру прошлых столетий, в биографии тех, кто материализовал свое ощущение красоты своего времени. Слова, произносимые им, были правильные, заметное волнение – неподдельным, но настроиться на его волну и проникнуться его идеей могли лишь посвященные, кто так же или почти так же переживали и сострадали вместе с Боровиковским, Венециановым, Левитаном, кто пробовал разобраться в истории Вышневолоцкого Казанского монастыря, кто отрешенно бродил по вышневолоцким улицам, будучи очарован исчезающей стариной. Вадим, как и я, полагал, что надо идти на ТО САМОЕ место, чтобы увидеть, разглядеть то, что, может быть, видели эти художники, увидеть потомков людей, среди которых жили и которыми любовались эти живописцы, архитекторы, музыканты. Случалось, Вадим рассказывал мне о своих походах со студентами медучилища по таким местам. Я рассказывал про свои походы со школьниками – происходило что-то вроде тюнинга, взаимоподстройки. Он явно много читал и размышлял, приходя к интересным выводам, как в своей «Белой царевне» – о вышневолоцкой загородной Казанской церкви, очертания которой действительно приводят в трепет знакомых с творчеством Н.А. Львова. Но для этого следовало не просто разглядывать картинки в хороших книжках – надо было ехать, топать к этим местам, улетать в мыслях отсюда…
Пожалуй, то были эталоны прошлого, прошедшего. Да, это был уход, бегство в дымку прошлого (или дым) – эскапизм. Но ведь есть действительность, от которой тянет бежать, есть иллюзии искусства, история так называемых фактов, событий, лиц… А тут еще появляются и спутники-собеседники в лице членов сердюковского краеведческого общества. И вот просто имена-символы местной истории: Сердюков, Коровин, Ширинский-Шихматов, Манзеи, Явленский, Нестеров, плеяда мастеров соцарта Академдачи… – объединяют копающихся в истории вышневолоцкой земли, вдохновляют на поиски следов и последствий, на дискуссии и борьбу с равнодушием, кичем, гламуром. Вадим Константинович Лобашов до последнего искал и находил красоту и логику в ушедшем и настоящем, пытался выстроить свое негромкое повествование так, как это делали Рудий Матюнин, Виктор Никитин, Виктор Сычёв. Он звал в дорогу, призывал смотреть и видеть внутренним взором, просил остановиться и оглянуться: не забыто ли важное, простое, родные лица, пенаты? Забыто. Забыто так много.

Первая встреча вышневолоцких и удомельских краеведов летом 1995 г. 1-й ряд: Н.Архангельский, А.Крючков, Р. Матюнин, А. Коршулов, В. Келлер; 2-й ряд: В. Лобашов, Д. Подушков, С. Чемисова, Е. Ступкин, Г. Зигерт, Ф. Соловьёва, Е. Корниевский

Алексей Крючков

Я молча уйду ночною дорогой,
Растаю бесследно, как дым в темноте...
И все мои страсти, мечты и сомненья
Останутся только, только во мне.

Мое знакомство с Вадимом Константиновичем Лобашовым началось в 1989 году, когда я организовывал экскурсионный кооператив в Удомле при Вышневолоцком бюро, не раз общался с его сотрудниками, среди которых внештатным экскурсоводом был и Вадим.
Затем был «политический период» нашего с ним знакомства, когда мы в 1991 – 1993 годах, бывших порой перемен, породивших у части интеллигенции демократические надежы и определенный подъем общественной активности, оказались вместе с ним сначала в «Демократической России», а затем в «Яблоке». Мы не раз встречались по «политическим» вопросам то в Твери, то в Удомле, то в Вышнем Волочке. Это был интересный, но грустный период обманутых надежд и разочарований… И, кстати, Вадим очень остро переживал крушение этих надежд и связанные с этим разногласия внутри областной «ДемРоссии». Ярым политиком (и вообще политиком) он вовсе не был, в депутаты ничуть не стремился, но остро переживал безобразия вокруг и просто хотел внести хоть какой-то свой посильный вклад в обновление общественных порядков в России, Тверской области и Вышнем Волочке. Как настоящий гражданин и патриот. Хотя он и не бил себя кулаком в грудь при этом и не называл себя патриотом при каждом удобном случае, как это нередко встречается сегодня. И не искал врагов среди политических оппонентов. Вообще был против переходов на личности.
Наконец, к счастью, был пласт чисто туристско-краеведческих наших встреч, особенно когда закончилось наше с ним «хождение в политику». Вадим несколько раз приезжал в Удомлю с походами со своими студентами и перед поездками обращался ко мне за организационной помощью.
Последний, достаточно грустный период наших встреч был связан, к сожалению, не столько с походами и краеведением, сколько с его приездами в Удомлю по личным проблемам, когда я видел, как он быстро старел, не в силах решить эти свои проблемы. Единственным светлым пятном в этот период было наше с ним совместное однодневное автопутешествие (когда я купил машину) в Белый Омут и к дому Сердюкова в 2005 году. Как я жалею, что забыл дома свой цифровой фотоаппарат и не смог запечатлеть тогда Вадима и наше с ним путешествие! Я надеялся, что это только начало и мы не раз еще попутешествуем вместе… Но я сам виноват, что не нашел для этого времени в 2006 году. А больше времени Вадиму, как оказалось, не было дано судьбой...
У меня сохранилось несколько писем и рукописей Вадима. Для его памяти, для всех людей, кто его знал и любил, я хочу запечатлеть в истории крупицы воспоминаний об этом замечательном человеке, которые остались в моей памяти.
Первое сохранившееся у меня письмо от Вадима было написано где-то в марте 1993 года. Что характерно – на тетрадных листочках и даже обложке со штампом медучилища. И я сразу вспомнил, что у Вадима были постоянные проблемы с деньгами, хотя он на это старался не жаловаться. «Купи себе компьютер», – наивно советовал ему я. А он, виновато улыбаясь, отвечал, что у него на это денег не хватает. Покупка простенького сотового телефона была для него огромным достижением, чему он радовался, как ребенок. И эта бедность была при том, что в его голове хранился ценнейший капитал – настоящий клад краеведческой информации, которую он мог излагать без подготовки, наверное, в любой момент! (Да и книги мог бы писать, если б дожил до пенсии...) Помню, однажды я пригласил его на экскурсию по Григорию Сороке и неожиданно попросил его вести эту экскурсию вместо меня. И он провел, причем, провел блестяще! Связав воедино творчество Сороки... и сегодняшние проблемы экологии, даже борьбу Гринпис. Только широко эрудированный человек с энциклопедическими знаниями способен на такой экспромт!
Интересный у него был почерк: каждую букву он писал отдельно. Иначе труднее было бы разобрать его письма. Но такое писание требует внимания к получателю письма и кропотливости, времени… У Вадима это было: и внимание, и кропотливость. Вот только времени ему было дано до обидного мало!

План имения Сафонково, выполненный В. Лобашовым
во время летней экспедиции 1991 года
1996 год. Евгений Ступкин, Вадим Лобашов, Галина Зигерт,
Валентин Шпанский, Рудий Матюнин

«Я вообще-то против публикации присланных ранее воспоминаний, – писал мне он о воспоминаниях жителей окрестностей озера Островно о Левитане. – Во-первых, потому, что не знаю, как на это посмотрели бы сами авторы их (как умершие, так и ныне здравствующие). А во-вторых, в них наверняка есть элементы нечёткости, субъективности, недостоверности и вымысла, т.е. нет уверенности в изображении как героев их воспоминаний, так и места действия. Но это моё мнение, а если всё же сочтешь целесообразным их публиковать, то пришли 2 экз.». Сколько такта и самокритичности в этих словах! Сколько подлинно научного подхода! Это был настоящий чеховский интеллигент, только осознаешь это слишком поздно… (Записанные им воспоминания были позже опубликованы в «Удомельской газете» в октябре 1994 года.)
«Со статьёй (вернее с циклом статей, ибо материал разрастается как снежный ком, стоило только заглянуть в библиотеки, музей и архив) пока придётся чуть повременить, т.к. жду информацию из Твери и Петербурга до апреля. К тому же хочется отдать весь материал сразу, а не частями». Как это характерно для него! Желание всё сделать качественно, тщательно, выверенно, отсутствие любой поспешности и торопливости! И всё писал от руки. Я ему тогда предложил печатную машинку, на что он ответил: «Я не умею печатать на машинке, поэтому спасибо, но не надо». Так и унес с собой массу информации, которую он знал…
Одну из его машинописных и, возможно, не опубликованных статей я обнаружил у себя случайно вскоре после написания этих воспоминаний и тоже добавил ее на сайт в виде отдельной странички об усадьбах на озере Молдино.
Второе его письмо было от мая – начала июня того же 1993 года. И тоже написано на обороте какого-то бланка медучилища. Он мне переслал массу фотокопий репродукций и посчитал только затраты на это. «Свою работу по печатанию фотографий (4 дня), я не знаю, как оценивать, и не оцениваю», – приписал он. Не «современный» человек, не рыночный! То, чем увлекался, делал безвозмездно, бескорыстно. Потому и не нажил денег, и умер в бедности. В бедности только материальной. Ибо по духовной своей жизни этот человек был одним из богатейших наших современников.

Олег и Ирина Юргины и Вадим Лобашов на краеведческих чтениях

«Посылаю начало текста, пожалуйста, прочитай… если стиль подойдёт, то присылаю и остальное». Опять же – какая скромность и самокритичность. Ведь почти любой пишущий ощущает себя почти гением – какое там «если стиль подойдёт», не дай бог сказать критическое замечание о написанном! Но только истинно выдающийся автор сам видит недостатки написанного им и не боится ни сам признаться в этом, ни чужой критики.
В каждом его письме – постоянные просьбы найти какую-то вышедшую краеведческую книгу или информация о таковых. Видно, что для Вадима это был жизненный интерес, как для кого-то футбол или очередной сериал.
И при этом сколько времени уходило у него не на творческие краеведческие работы, а на рядовую обыденную рутину! «…С октября прошлого года переехал в другую квартиру и все «бумаги» разобрал только сейчас. И раньше наши строители не баловали нас своим творчеством [это еще как мягко он сказал об этом! – А.К.], а ныне это и вообще какой-то кошмар, все эти месяцы работал как прокаженный: сантехнику, отопление, электропроводку, полы, двери и т.д. пришлось чуть ли не полностью переделывать». А сколько бы он мог написать, если б не эти хлопоты! «Я понимаю, что являюсь лодырем и порядочным свинтусом…» – это о длительной задержке с ответом в связи с новосельем. Не каждый человек может так посмеяться над собой!
«Летом мы ездили по венециановско-левитановским местам, как и планировали. В охотничье хозяйство [бывшее имение Островки. – А.К.], несмотря на твои документы, нас не пустили, но мы жили рядом в течение 7 дней базовым лагерем, а оттуда выходили: в Марьино, Молдино, Ильино, Павловское, Поддубье, Всесвятское, Венецианово, Сафонково, Брусово, где тщательно всё зафиксировали (с компасом, рулеткой, лопатами и фотоснимками). Брусовский дом [здание КБО. – А.К.] по замерам тютелька в тютельку «садится» на фундамент дома Пыжовых в Молдино, так что версия о ряде картин Сороки, якобы написанных на тамбовщине, даёт трещину».
Вот много ли у нас таких энтузиастов, которые мало того, что ведут подобную исследовательскую краеведческую работу не в тиши архивов, а в полевых условиях, но еще и привлекают к этой архиполезной работе молодежь, как это делал Вадим? Увы, единицы! И при этом им и помощи почти никакой, да еще и приходится преодолевать бюрократические препятствия, как с правом исследовать остатки имения Островки!
«Второй лагерь мы разбили около мостика через Съежу при впадении её в Островенское озеро и здесь простояли 6 дней, посетив Островно, «Приют» (усадьба Минут), Сорокино и т.д. В Сорокине целёхонек флигель для прислуги из «Горки» [ценное краеведческое открытие! – А.К.]. Проводили ту же работу с замерами. Когда замеряли фундаменты строений в «Горке» [имение Турчаниновых, где два года гостил Левитан и куда к нему приезжал в гости А.П.Чехов, после чего многие впечатления от этой поездки отразились в его «Доме с мезонином» и «Чайке». – А.К.], чисто случайно натолкнулись на ряд предметов утвари. Кстати, «Горка» оказалась очень интересной усадьбой не только в историко-культурном плане, но и в архитектурном. …Оставшееся время провели в «Чайке» [дача Бялыницкого-Бируля, где ныне филиал областной картинной галереи. – А.К.], которая не охраняется (выгнали оттуда 2 бомжей и ночевали на 2 этаже) и усиленно растаскивается: разобраны камин в гостиной, потолок на веранде, частично пол».

В. Лобашов и Д. Ивлев.
Заседание краеведческого общества 25.10. 2006 г.

Вот такие интересные исследования он проводил со студентами. У меня сохранились его замеры усадьбы Венецианова Сафонково, зарисовки плана имения Горка, но что будет теперь с наработанными им материалами? Не пропадут ли они бесследно для истории??
Последние два письма от него датированы октябрем 1998 года. Он напомнил о приближающемся 175-летии со дня рождения художника Григория Сороки и предложил удомельским краеведам совместно с вышневолоцкими провести краеведческую встречу или конференцию в связи с этим событием. И далее он подчеркивает важность заданности темы встречи: «Лично я склоняюсь к последнему варианту [конференции. – А.К.], ибо он исключает обычный трёп, облечённый во флер околонаучных умствований, а во-вторых, заставляет загодя конкретно подготовить выступление (доклад) по тем или иным вопросам, связанным с юбиляром. Кстати, и с вашей, и с нашей стороны заранее, но не откладывая в долгий ящик, обговорить и решить конкретные темы выступлений, дабы не повторяться». Как точно подмечено про частые «околонаучные умствования» вместо серьезной подготовки! Увы, это нередкая болезнь «краеведения»! И далее он добавляет: «Теперь мотивирую, почему предлагаем провести сие мероприятие у вас, а не у нас. Вы-то в сравнении с нами более состоятельны в финансовом отношении, да и администрация ваша благожелательнее к вам. У нас же просто нет материальных возможностей, да и администрация под своим крылышком держит спорт (футбол), ибо мэр – спортсмен». Как горько звучат эти строки! Он даже не жалуется на отсутствие поддержки от местных властей краеведению, он просто констатирует это как факт, препятствующий проведению краеведческого мероприятия в Вышнем Волочке.

Вадим Лобашов и
Фаина Соловьёва.
4-е краеведческие чтения,
13.10. 2004

Чуть позже мы пригласили его в Удомлю на празднование юбилея Григория Сороки. Он ответил: «Очень хочется туда попасть, но это будет проходить среди недели, а у меня занятия. Ах, если бы вы смогли официально пригласить меня на это мероприятие… то тогда бы меня освободили бы на эти два дня от занятий». Как хотелось ему хоть на два дня вновь прикоснуться к любимому делу и как сложно было вырваться для этого из привычной рутины!
Далее он пишет: «Читая вашу программу юбилейных торжеств, сталкиваешься с одной странной мыслью: юбилей посвящён Г.Сороке, а где же рассказ о нём самом? Вот почему я и предлагаю провести конференцию (либо это можно назвать как-то иначе) как информационно-пропагандистского характера, так и исследовательского (в том числе и краеведческого) характера. Почему бы вам было не пригласить работника Тверской картинной галереи с искусствоведческим анализом творчества художника? Наконец, вашим краеведам есть что сказать о художнике, помимо экскурсионного комментария. Лично я, если попаду к вам, готов выступить с докладом «Философия живописи Г. Сороки: от Платона до «Гринписа». (В принципе могу ещё сказать и по теме «К вопросу о тамбовском цикле полотен Сороки».)».
Празднования юбилея Сороки прошли, слава богу, с участием Вадима, и именно тогда он экспромтом провел вместо меня свою незабываемую (для меня) экскурсию-лекцию о Сороке, когда я словно заново открыл Вадима как энциклопедически образованного краеведа, равных которому трудно найти...

Вот, собственно, и всё, что я пока вспомнил о нем. Не хочу писать банальности о его преждевременном уходе... Но счастлив, что я успел проститься с ним, еще живым, примерно за месяц до смерти – 3 апреля. Он знал, что скоро умрет, так просто и сказал мне в трубку: «Я умираю» – хриплым тихим голосом. Не хочу описывать нашу последнюю грустную встречу. Отмечу только то, что и тогда, когда у него уже почти не было сил вставать, на его кровати лежали машинописные листки по краеведению...
В 1998 году я некоторое время пытался издавать в Удомле газету «Вольный ветер». И Вадим прислал для нее несколько своих стихов. Стихи, наверное, слабоватые (но, к чести Вадима, он нигде, кажется, и не выступал с ними как доморощенный «поэт», коих много в каждой Тьмутаракани, стало быть, писал их просто для себя, от избытка чувств и сомнений, которые не находили иного выхода). Но я не успел издать их не из-за моей критической оценки, а из-за прекращения издания убыточной газеты. И теперь считаю своим долгом всё же опубликовать их хоть в Интернете – для других, чтобы они не пропали у меня в безвестности.
Я не помню точно, но, скорее всего, Вадим хотел издать их анонимно (судя по содержанию стихов). Это был сложный период в его жизни, когда «седина в бороду, бес в ребро», но эти чувства и сомнения переполняли его, мучили и искали выхода. Собственно, они и сократили его жизнь, приведя к первому инфаркту – для меня это не вызывает сомнения. Но они же и сделали несколько лет его жизни ярче, и, возможно, заплаченная им цена была справедливой. Но сегодня это уже история, и я хочу, чтобы эти его стихи и мысли не пропали в безвестности, и поэтому считаю возможным их опубликовать.

Примечание

В 2002 году по инициативе Вышневолоцкого краеведческого общества имени М.И. Сердюкова шести главным улицам города были возвращены их исторические названия:
1. Казанский проспект – в советское время носил название проспект Ленина;
2. Екатерининская улица – проспект Советов;
3. Ванчакова линия – улица Первомайская;
4. Сиверсова улица – улица Володарского;
5. Ямская улица – улица Кирова.