Новосибирск, Академгородок.

Глубокоуважаемый Михаил Тимофеевич!
Я был чрезвычайно тронут Вашим любезным письмом, присланным напутствием «выпускнику школы 1931 года» и фотографией дорогой мне средней школы № 2 г. Вышнего Волочка (в мое время это была
«единая трудовая», бывшее реальное училище, т.е. лучшая средняя школа города). У меня сохранилось много воспоминаний о ней, о моих учителях, среди которых одно из первых мест, конечно, занимают А.В. Весский, В.Д. Зосимовский, С.М. Волков, Н.А. Аниханов, В.Е. Цветков (мой двоюродный брат) и другие. Я сохранил вечную признательность принятому в то время методу обучения – политехнизации (в чем была особая заслуга Якимовского) и нашему «вышневолоцкому» варианту знаменитого дальтон-плана, или «бригадного метода обучения», при котором не за ответ бригадира выставлялась отметка всей бригаде, а вся бригада «прогонялась» преподавателем, если даже один из ее членов при зачете или экзамене не знал удовлетворительно материала. Только этому методу я обязан тем, что рано научился работать самостоятельно с чувством ответственности перед коллективом и оказался вполне подготовленным к методу обучения в высшей школе. Всю свою жизнь я связан с педагогической деятельностью в вузах и отлично знаю, каким болезненным бывает переход от школы, где только учат (часто очень плохо), к вузу, где сразу надо уметь учиться, работая самостоятельно. Для меня – парня из провинции, благодаря умным наставникам-преподавателям, «по-своему» разбиравшимся в указаниях свыше, этот переход был простым и естественным, хотя начал я заниматься с вечернего отделения.
Прошу простить, что не ответил на Ваше, доставившее мне столько радости, письмо немедленно. Я был длительно и тяжело болен после очень напряженной работы последнего года, в течение которого я проводил геологические исследования в Молдавии, на Украине, на Байкале, в Канаде (пересек весь Ньюфаундленд и побывал на Ниагаре), участвовал в Международном геологическом конгрессе, провел несколько крупных совещаний, прочитал два десятка лекций в разных городах СССР (Москва, Ленинград, Новосибирск, Киев, Кишинев, Иркутск и др.) и написал добрый десяток статей. И всё это помимо моей основной работы в институте геологии и геофизики Сибирского отделения Академии наук СССР, где я заведую крупным отделом палеонтологии и стратиграфии
(4 лаборатории и 90 человек сотрудников) и в Новосибирском гос. университете, где я заведую кафедрой исторической геологии и палеонтологии и являюсь профессором. Пришлось расплачиваться за «насилие над природой» (ведь через год – 9 апреля 1974 года мне стукнет 60!), хотя здоровьем бог меня не обидел.
Вы просите меня сказать кое-что о себе и высказать свои пожелания учащимся. Вероятно, это мой долг, хотя выполнить его не так просто. Внутренне такую необходимость я осознал прошлым летом, когда случайно оказался в Вышнем Волочке и, естественно, в первую очередь направился в свою школу, которую внешне нашел в значительно лучшем состоянии, чем она была в 1931 году.
К сожалению, я не могу этого сказать о своей самой первой школе в селе Берёзки (окрестности станции Академической) – в ветхости она ужасающей. Но радость меня ждала и там: я повидался со своей самой первой учительницей Александрой Николаевной Ильинской, которая начала меня учить в 1921 г., т. е. более 50 лет тому назад.
Лучше бы всего мне самому побывать в своей средней школе и поговорить о прошлом, настоящем и будущем. Но нужно выбрать подходящий сезон – и для школы, и для меня. Думаю, что я мог бы это сделать в 1974 году, в этом году я – «ограниченно-годен», и, кроме того, мне предстоит участие в одном международном симпозиуме с экскурсией на Алдан и Лену, и я должен проводить одно важное всесоюзное совещание в Кишиневе.
Вот теперь несколько слов о себе. Конечно, в анкетном духе. Родился 9 апр. 1914 г. в Вышнем Волочке в медицинской семье. Самые яркие воспоминания раннего детства почему-то связаны с Шалогой, селом Берёзки и Академическим Заречьем. Начальную школу окончил в Берёзках, среднюю – в В. Волочке. Сохранившийся аромат школьных лет идет от уроков естествознания у Александра Васильевича Весского, от загородных с ним экскурсий, от Цны, Тверцы и водохранилища (совсем недавно, по парижским воспоминаниям, узнал, что их очень любил наш знаменитый художник Коровин), от безудержного увлечения спортом (я здорово прыгал) и общественной работой – количество моих «нагрузок» доходило до 13 и включало поездки на «обратных подводах» с базара в район то по делам Союза воинствующих безбожников, то общества «Долой неграмотность» и т. д.
Окончил я школу в 1931 году, получив квалификацию монтера и чертежника-деталировщика. А перед этим мы, выпускники, много месяцев под руководством В.Е. Цветкова зарабатывали разными способами (разгружали вагоны, мыли пол в городском театре и т. п.) деньги на поездку в Москву и совершили с ним эту переполненную впечатлениями поездку после выпуска. В Москве нас не очень ждали, но мы были убеждены, что столица существует и ради нас, поэтому, в какой-то... момент, смело оккупировали служебные помещения Наркомпроса.
После школы, перед поступлением в вуз, я довольно долго зарабатывал себе рабочий стаж: монтером на Вышневолоцком радиоузле, на лесосплаве по Цне, а потом с 1932 года, уже в Ленинграде, – электромонтером «Электротока» (тут-то мне и пригодилась школьная специальность), от которого я и получил «путевку» в Ленинградский университет. Надежды «Электротока» я обманул: там хотели видеть во мне будущего электрика, а я поступил на геолого-почвенно-географический факультет.
В университете я проучился положенные пять лет (1932–1937), но прыгал со специальности на специальность: два года был геоморфологом, почти год – биологом (совмещая с геологией и геохимией) и два года – геологом. В результате мне пришлось сдавать в полтора раза больше предметов, чем нормальному студенту, но я до сих пор чувствую пользу от своих зигзагов.
Об университете и своих превосходных учителях я мог бы написать очень много и позднее непременно это сделаю. Считаю себя, прежде всего, воспитанником кафедры палеонтологии геологического факультета, а своим ближайшим учителем – заведующего этой кафедрой проф. Михаила Эрастовича Янишевского, создателя первой (в 1919 г.) в нашей стране университетской кафедры палеонтологии и, между прочим, ученика проф.
А.А. Штукенберга (по Казанскому университету), родившегося также в Вышнем Волочке 7 сент. 1844 года, его отец в это время строил соответствующий участок Николаевской (теперь Октябрьской) жел. дороги. В известной мере, я и сам – ученик Штукенберга – лучшего палеонтолога-кораллиста старой России, с изучения монографий которого я начал свою полеонтологическую карьеру в тридцатых годах.
Сразу же по окончании университета в 1937 году я был оставлен на кафедре палеонтологии в качестве ассистента, а геологические и палеонтологические исследования начал еще раньше – с 1934 г.,
занимаясь ордовиком окрестностей Ленинграда, карбоном Подмосковного бассейна (с отторженцами пород этих систем и карбоновыми кораллами я впервые познакомился еще в окрестностях В. Волочка во время экскурсий с А.В. Весским) и участвуя в геологической съемке Тянь-Шаня, с которым позднее судьба меня связала на многие годы.
Война застала меня в Китае в Центральной Азии, где я проводил геологическое изучение Восточного Тянь-Шаня и связанных с ним пустынных впадин. Война не прервала наши двухлетние экспедиционные работы, так как их поисковая часть имела прямое отношение к оборонным задачам, а с 1943 года эти работы были перенесены на пограничные районы СССР (Вост. Казахстан и Ср. Азия).
Нефтепоисковая направленность моих работ этих лет привела к установлению тесных связей со Всесоюзным нефтяным геологоразведочным институтом в Ленинграде, поэтому, вернувшись в Ленинград, последующие 15 лет я совмещал свою работу в этом институте с педагогической деятельностью в Ленинградском университете. В эти годы я много занимался палеонтологией кораллов, стратиграфией палеозоя и позднего докембрия, нефтяной и региональной геологией, палеографией. Проводил многолетние работы в Прибалтике, на Украине, на Русской равнине, Урале, в Фергане, Якутии, Восточной Сибири и вновь дважды в Китае – на этот раз вплоть до его субтропических провинций.
За эти годы опубликовал несколько монографий, много научных статей. В 1946 году защитил кандидатскую диссертацию по хететидам карбона Украины (это своеобразные кораллоподобные организмы – моя первая любовь, их я с детства собирал среди ледниковых наносов на наших полях, с моими этикетками они когда-то хранились в Вышневолоцком краеведческом музее).
В 1955 году защитил докторскую диссертацию по нескольким, к тому времени уже опубликованным, книгам по палеозойским кораллам Европейской части СССР. Таким образом, обе диссертации я защитил сравнительно поздно, так как ни в аспирантуре, ни в докторантуре я никогда не состоял и диссертаций, как таковых, не писал, а просто защищал оказывающиеся готовыми свои текущие научные работы. Кстати, в качестве кандидатской диссертации я защитил рукопись, написанную за 29 дней в
1941 году накануне самого отъезда в Китай. Работа была написана по просьбе покойного академика Б.И. Чернышева попутно, в связи с моей основной работой по хететидам (а ее я не кончил до сих пор!), и мне даже в голову не приходило, что она могла иметь диссертационную ценность.
В 1958 году (в марте) я был избран членом-корреспондентом Ак. наук СССР, а еще раньше получил приглашение возглавить отдел палеонтологии и стратиграфии во вновь организуемом институте геологии и геофизики теперь знаменитого на весь мир Сибирского отделения АН СССР. В этом приглашении меня привлекло всё: и возможность самого активного участия в создании совершенно уникального нового научного центра страны, и возможность резко расширить близкие моему сердцу стратиграфо-палеонтологические работы (в Ленинграде они стабилизировались), и моя внутренняя тяга к Азии, геологический материал которой всё настойчивее требовал критического пересмотра традиционных в геологии «европейских концепций», и, наконец, редкостное сочетание – жизни в условиях нетронутой природы и работы в условиях современного исследовательского комфорта. Привлекало и одновременное создание в Академгородке университета с учебно-исследовательской базой в двух десятках новых институтов Академии наук. Сейчас в этом «городке», расположенном в березово-сосновом лесу на берегу Обского моря (280 х 20 км), более 40 тысяч населения и ни одной дымящей трубы. Новосибирский научный центр – это также тема для специального разговора. Иностранцы справедливо его называют самым захватывающим примером научной организации в наше время.
Поскольку Сибирское отделение АН создавалось не только ради усиления науки в самой Сибири и поднятия ее производительных сил, но и ради расширения исследований в области фундаментальных наук вообще, естественно, что и работы в области различных аспектов геологии не стали специфически региональными, хотя мы получили мощный сибирский «источник питания». Для меня самого Академгородок не стал «тихой гаванью», где бы я мог спокойно трудиться над своими излюбленными научными темами.
Как это ни парадоксально, но количество моих должностных и научно-организационных обязанностей и обязательств за пределами Новосибирского научного центра, и в том числе в Ленинграде и в Москве, только возросло; резко расширились и всякие международные связи и предприятия. Хотя еще в 1958 году я был избран профессором Ленинградского университета, фактически и профессорский цикл моей деятельности начался с созданием Новосибирского университета.
Теперь уже прошло еще 15 лет, с тех пор как я связал свою деятельность с Сибирским отделением АН СССР, и 13 лет, как я живу здесь постоянно в тихом коттедже в Золотой долине Академгородка, в окружении непуганых белок и в 20 минутах ходьбы от института и университета.
Пожалуй, я не могу сказать, что эти годы были самыми продуктивными в моей личной научно-исследовательской работе, хотя за последний десяток лет (1962–1972) я и имею около сотни публикаций (а всего – обстоятельства заставили меня недавно подвести итоги – у меня более 230 работ, среди которых 8 книг). Это, конечно, многовато, тем более что биографию ученого украшает отнюдь не количество его научных публикаций. Главной в эти сибирские годы я считаю свою научно-организационную работу, подготовку новых кадров исследователей. Здесь действительно удалось создать совершенно новый и самый крупный за пределами Москвы и Ленинграда центр стратиграфо-палеонтологических исследований, составляющих исходную хронологическую базу всех геологических работ, поисков полезных ископаемых и геологического картирования. За эти годы мне удалось провести в Новосибирске, Ленинграде, Таллине, Уфе, Вильнюсе, Алма-Ате, Самарканде, Фрунзе и в других городах не менее десятка крупных всесоюзных совещаний, симпозиумов, конференций по различным вопросам палеонтологии и стратиграфии, не считая многочисленных совещаний регионального или специального тематического характера, способствовавших решению тех или иных задач, встававших перед нашей геологической службой или академическими программами республиканских учреждений. Полагаю, что наиболее важными оказались научно-организационные мероприятия по стратиграфии верхнего докембрия и палеозоя Русской и Сибирской платформ, по Восточному Казахстану, Средней Азии, по венду СССР (около 20 лет тому назад я пришел к выводу о существовании такого особого геологического периода, продолжительностью около 100 миллионов лет на рубеже протерозоя и палеозоя), по палеонтологии кораллов, по палеонтологии докембрия и раннего кембрия.
Впервые в СССР мы провели два международных палеонтологических съезда в Новосибирском Академгородке в 1971 году –
один по палеопалинологии (это наука о древней пыльце, спорах растений и микрофитопланктоне, открытого теперь в отложениях с возрастом около 3 миллиардов лет) и второй – по ископаемым кораллам и древним рифогенным образованиям Земли. Сейчас мы готовимся к двум очередным (в 1975 г.) аналогичным съездам в Индии и во Франции.
Большое место в последние годы в моей научной и научно-организационной работе занимают общие вопросы биостратиграфии и проблемы границ между стратиграфическими системами (особенно докембрия – кембрия и нижнего палеозоя: кембрий, ордовик, силур), а также палеонтология – различные формы организации деятельности палеонтологов СССР (у нас 2500 палеонтологов, составляет 40% палеонтологов всего мира) и в международном масштабе. В связи с этой деятельностью и научными интересами в этих областях мне пришлось участвовать в работе многих международных конгрессов, комитетов, комиссий, симпозиумов и побывать во многих странах мира: в Китае (три раза), Чехословакии (3 раза), Канаде (2 раза), Польше, ГДР, Венгрии, Индии, США, Марокко и проездом в ряде других. Самые яркие впечатления оставили горы и пустыни Центральной Азии, Гималаи, Ганг, Калифорния, Скалистые горы Канады, Ньюфаундленд, побережье Тихого и Атлантического океанов, Сахара и многое другое. Побывал я во многих местах и нашей необъятной, как континент, и необычно разнообразной страны – от острова Сааремаа в Балтийском море на западе до Курильских островов в Тихом океане, откуда даже на Японию смотришь как на страну, лежащую от тебя к западу, а не к востоку, как чисто психологически кажется. Я много фотографирую и из своих путешествий привожу массу цветных слайдов. Они очень украшают рассказы о виденном. Надеюсь, что кое-что мне удастся показать и в своем родном городе.
Я уже сказал, что у меня много должностей, и это отнюдь не радует, так как я давно уже не принадлежу самому себе, не могу как следует воспользоваться тишиной для творческой деятельности и еще хуже: не всегда нахожу время, чтобы приостановить «текучку дней», спокойно и критически оценить то, что делаю. А это очень важно, даже абсолютно необходимо! Помимо названного, я сейчас исполняю обязанности президента Всесоюзного палеонтологического общества, являюсь вице-президентом Международной палеонтологической ассоциации (избран в августе 1972 г. в Монреале на Генеральной ассамблее ассоциации) и президентом ее Советского отделения, заместителем председателя Стратиграфического комитета СССР, председателем нескольких научных советов и комиссий, ученых советов, вице-президентом Международного Кораллового комитета, вице-президентом Международной комиссии по стратиграфии силурийской системы и членом множества других организаций, редакционных коллегий журналов Ак. наук, редактором многих трудов и пр., и пр. Всего этого хватило бы на несколько человек, и если я еще справляюсь со своими делами, то огромная заслуга в этом моих многочисленных помощников, учеников и друзей – умных и знающих исследователей, которым я доверяю, которые не используют во зло мое доверие, в искреннем и добром отношении которых ко мне я не имею ни малейшего основания усомниться. Из долгого опыта жизни среди людей и в разных коллективах я вынес глубокое убеждение, что самая эффективная система отношений между людьми может быть основана только на принципах взаимного доверия, уважения и умения понять точку зрения оппонента, т. е. противника, фигура которого у нас чаще всего воспринимается в качестве врага. От этого рокового заблуждения проистекает масса бед.
В 1967 году (19 апреля) ЦК КПСС и Совет Министров СССР удостоили меня высшего в нашей стране почетного звания за научные достижения – лауреата Ленинской премии ( за многолетний капитальный труд «Основы палеонтологии»). В том же году я был награжден орденом Ленина за участие в создании нового научного центра на Востоке страны – Сибирского отделения АН СССР.
В 1968 году (26 ноября) Общее собрание Академии наук СССР избрало меня своим действительным членом (т. е. академиком). Французское геологическое общество избрало меня своим членом в 1963 г., а в 1968 г. я избран почетным членом Стокгольмского геологического общества. По натуре я человек нетщеславный и наград никогда не искал, но я согрешил бы против истины, если бы сказал, что все эти знаки признания оставили меня равнодушным. И все же, однако, я более ценю не сами эти звания и титулы, а те возможности, которые они открывают перед руководимыми мною научными коллективами исследователей. Такова специфика времени!
Мне остается к этому добавить, что я давно и счастливо женат. Моя жена Елена Николаевна Поленова – внучка в свое время очень известного русского геолога-петрографа проф. Б.К. Поленова; она также занимается палеонтологией, имеет несколько опубликованных книг. Старшая дочь Марина – по мужу Гниловская (также геолога, к нашему великому горю погибшего во время экспедиции на Памире) – специалист по древним водорослям, кандидат наук, работает в Ленинграде. Младшая дочь Ксения – генетик, сейчас заканчивает Новосибирский университет. Жизнь нашу украшает внук Андрюшка Гниловской, который с осени начнет учиться в здешней английской школе. Он неистощимый собеседник и мудрец, не любит К. Чуковского из-за злых героев его сказок, запоем читает «Морской словарь» и млеет перед всякой техникой. Это в нашем роду что-то новое.
В Вашем письме содержится просьба о пожеланиях и советах учащимся бывшего ученика, пример которого может иметь воспитательное значение. Высказываться на эту тему очень трудно, хотя и совершенно необходимо (возможно, в будущем, когда я буду свободнее, попытаюсь высказать некоторые мысли). Трудно считать и собственный пример поучительным – для этого надо быть очень самоуверенным в таком деликатном деле, как воспитание.
Если говорить коротко «о развитии моего ума и характера», как выражался Ч. Дарвин в своей замечательной «Автобиографии» (кстати сказать, впервые вышедшей в наиболее полном издании не на английском языке, а по-русски), то определяющую роль в этом процессе сыграли природа со всей ее эмоциональной надстройкой, общение с хорошими людьми, на которых мне везло с раннего детства, и трудолюбие, которое я унаследовал от простых и великих тружеников – своих родителей. Способность к труду – самое замечательное свойство человека, основанное на гармонии его интеллектуального и физического развития. Первые шаги подготовки к труду, начиная с элементарного обучения в школе, должны, прежде всего, доставлять радость, совершенно не омраченную унизительным страхом перед опросом, экзаменом, неуравновешенностью характера учителя, возможностью несправедливого наказания. Радостным должен быть и сам труд формирующегося человека и зрелой личности, с ее неповторимой индивидуальностью. А для этого важнейшее значение имеет выбор профессии, удачность этого выбора. Если говорить о себе, то я удачно попал в нужную точку, став геологом и палеонтологом, так как меня всегда более всего привлекали к себе науки о Земле и жизни на ней.
Я не рискую больше высказываться об основах воспитания ( да мне и не сказать лучше, чем многие писали в прошлом, а в наши дни – такие замечательные педагоги, как В.А. Сухомлинский,
С. Соловейчик и др.). Но одно обстоятельство меня сильно тревожит. В большей степени оно касается западной школы и в несколько меньшей – нашей советской. Речь идет всё о той же научно-технической революции, о современной технической цивилизации. О полезных сторонах и неизбежности этого процесса говорить не приходится. Тут дело ясное. Но вот что страшно при этом упустить из виду – это духовное, гуманитарное воспитание людей и прежде всего, конечно, детей – в семье, детских садах и школе. Современная высшая специализированная школа в этом отношении ничего не дает, и вся ответственность за культуру, за духовный потенциал будущих людей падает на среднюю школу, на воспитателей в семье и школе. От них зависит не сделать будущих носителей технического прогресса варварами по отношению к окружающей природной среде (ведь уже сейчас под угрозой полного вымирания находятся тысячи видов животных и растений, и мы так и не можем толком понять, что всей своей жизнью обязаны пресной воде и кислороду, ресурсы которых на Земле неудержимо сокращаются). Они должны привить любовь и уважение к истории нашей материальной культуры, к хорошей литературе, искусству, музыке, плодам человеческого разума и умных человеческих рук – будь то степные каменные идолы, древние иконы, стихи Тютчева или Маяковского, «Опыты» Монтеня, валдайские бубенцы или скульптуры Конёнкова и обновляющие душу музыкальные симфонии.
Я убежден в воспитательной роли краеведения, и Вышневолоцкий край – неисчерпаемый источник материалов; тут есть всё: и древние стоянки человека, и Тверская Русь, и сердцевина пути связи «двух столиц», и, по своему времени, удивительная «вышневолоцкая водяная коммуникация» (как тогда писали), и история такой замечательной текстильной промышленности с ее пролетариатом и революционными традициями. А сколько замечательных людей жило и бывало в этом крае, оставляя след в своих записках, письмах, мемуарах, выступлениях. Здесь можно вспомнить и знаменитого общественного деятеля восемнадцатого века Н.И. Новикова, и героев Отечественной войны
1812 года, оставивших свои автографы в Кутузовском доме в деревне Лялино, и старейшую династию российских учителей Раменских (один из последних представителей этой фамилии Антонин
Аркадьевич Раменский – ближайший друг моих детских лет в селе Берёзки), а из художников – не только уже упомянутого К. Коровина, но и многих других живших и работавших на даче Академии художеств (ведь отсюда и название станции Академическая, в нескольких километрах от Вышнего Волочка), и, сравнительно молодого, нашего первоклассного художника Ю.С. Подляского, учившегося в Вышнем Волочке позднее меня, но у того же требовательного и беспокойного учителя рисования Г.А. Коростелева, что и я.
В 80-х годах прошлого столетия в Вышневолоцкой пересыльной тюрьме писал В.Г. Короленко – этот «насквозь русский писатель» (выражение Розы Люксембург). В Вышнем Волочке заканчивал свои мемуары выдающийся советский актер Ваграм Папазян. Из знаменитой вышневолоцкой врачебной семьи происходит профессор В.М. Сергиевский – талантливый исследователь геологии и магматизма Урала, сейчас он живет в Ленинграде.
Я могу здесь вспомнить и своих более близких современников, почти однокашников – например, нашего выдающегося государственного деятеля Г.И. Воронова, происходящего из хорошей учительской семьи, или географа С.А. Строма, который в 20-х годах был душой вышневолоцкой пионерии. С ним вместе мы учились в Ленинградском университете, и судьба опять свела нас в Новосибирске. Этот скромнейший человек – воспитатель «милостию божьей», он и здесь окружен детворой и сам по-детски чист и бесконечно добр.
Люди должны знать и уважать свою историю, беречь и ее документы. Вышнему Волочку необходим хороший музей края. Прошлым летом я видел ремонтирующееся здание, где раньше располагался краеведческий музей. Надеюсь, что он будет вместительным и содержательным, а содействие ему можно организовать самое широкое – ведь есть же что показать и на чем воспитываться. Имена и события, названные выше, – лишь экспромт сохранившегося в памяти; коллективными усилиями всё это может быть многократно умножено.
В воспитательных целях мне бы казалось важным иметь и в самой школе не стенд «Они учились в нашей школе» (хотя и это уже хорошо), а небольшой исторический музей школы. Я бы не видел ничего плохого в том, если бы эта история началась с отражения Вышневолоцкого реального училища и через «единую трудовую школу» 20-х годов дошла до наших дней. Очень хорошо показать воспитанников школы, прославивших свою Родину – тем или иным способом и на том или ином поприще. Но так же важно показать и «связь времен» через цепь проходящих поколений воспитателей – преподавателей школы. С каким бы огромным интересом я, например, познакомился с портретной галереей преподавателей физики или литературы, общественных наук и естествознания за многие десятилетия существования школы.
Я отлично понимаю, как много труда надо потратить на поиски таких материалов, старых документов, фотографий, что сохранившиеся архивы школы и РАЙОНО могут многого и не содержать. Но есть еще живые люди – учителя и ученики, к которым можно обратиться и которые (я в этом не сомневаюсь ни одной секунды) охотно откликнутся на такой призыв и станут добровольными соучастниками большого дела. Я его действительно считаю большим, так как сегодняшние школьники не могут, не должны, не имеют права думать, что они «люди без прошлого».
Я очень верю в полезность научных кружков и семинаров в школе, при условии, конечно, что ими руководят люди с душой и умом. Создание истории школы также могло бы начаться с небольшого кружка искателей-энтузиастов, с переписки и поисков нужных людей и документов, что так блестяще описано и сказано И. Андронниковым.
Под конец затянувшегося письма я сам не могу удержаться от просьбы к Вам и другим учителям помочь мне получить портреты своих учителей: Весского (он в полном смысле мой первый учитель в том деле, которому я посвятил свою жизнь), Зосимоского, Тулина, Аниханова, Волкова, Якимовского, Коростелева, Цветкова, всех тех, кто преподавал в 20-х годах. Во многих отношениях это был коллектив учителей примечательный, состоящий из людей по-настоящему образованных и интеллигентных, имевших что передать своим воспитанникам и умевших это сделать, даже в столь «экспериментальную» эпоху, которую в те пестрые годы переживала наша школа.
Я никогда не писал таких длинных писем, даже в первые годы своей влюбленности. Но и случай-то необычный. Ваше письмо заставило меня вспомнить полузабытое, но очень дорогое и о многом поразмыслить. Можете его рассматривать в качестве отчета бывшего воспитанника школы за более чем 40 лет жизни и использовать полностью или частично по своему усмотрению (в печати, беседах и пр.).
С искренним уважением,
выпускник школы 1931 года Б. Соколов.
P.S. Прочитав это письмо, жена очень захотела иметь его копию («хотя бы для семейной хроники»). Поэтому я прикладываю к оригиналу и машинописный экземпляр.
Некоторые свои работы (всего теперь не соберешь!) и фотографии одновременно высылаю. Всегда буду рад оказаться полезным школе. Пишите.
Б.С.
9 . 04. 73 г.

9 июля 1974 г.
Москва, санаторий «Узкое»
Дорогой Михаил Тимофеевич,
я очень виноват перед Вами, преподавателями и ребятами, что до сих пор не ответил на Ваше сердечное и так мне дорогое приветствие, сделавшее не только для меня, но и для моих многочисленных друзей этот день особенно праздничным.
Все эти три месяца я крутился как белка в колесе. До середины мая я дни и ночи готовил (написал целую брошюру) доклад, который Президиум АН поручил мне к 250-летию Академии наук (но юбилей, как вы знаете, отложили…). Затем мне пришлось лететь в Киев и оттуда в Кишинев, где я проводил одно межведомственное Всесоюзное совещание. После этого, пробыв три дня в Москве, улетел в Париж – опять заседать, но с очень интересными поездками по Нормандии и Бретани. Вернувшись из Франции,
3 дня был по разным делам в Ленинграде (даже не успел обменять паспорт) и теперь вместе с женой отдыхаю в нашем санатории «Узкое» под самой Москвой.
Последнюю декаду июля, вероятно, проведем в Ленинграде, но уже в середине августа мне надо быть в Магадане, а с 10 сентября в Англии. Боюсь, что я опять взял крутовато, особенно после своих сердечных зигзагов, но прямо не знаю, что делать – везде надо.
Во время ленинградской поездки мы с женой непременно побываем в Вышнем Волочке (может быть, около 21 июля), но для встречи с ребятами постараюсь приехать в ноябре-декабре, когда у нас будет Общее выборное собрание в Москве. Тогда расскажу и о своих многочисленных путешествиях и вообще с радостью побуду в родных стенах и в кругу тех, от кого я ушел почти на два поколения.
Хотя, как Вы знаете, мне очень хотелось избежать юбилейного события, ничего я не мог поделать – была масса народу (от Ленинграда до Москвы и Ташкента), множество адресов, поздравлений, телеграмм и пр. вплоть до США, Австралии, Франции, Норвегии, Чехословакии, Польши и т.д. К стыду своему, я не мог даже толком прочитать всего (жена говорит, что было получено около 400 различных приветствий). Отлично понимаю, что я совершенно не заслужил такого трогательного внимания, но мне, конечно, всё это было приятно, и я не имею ни малейшего основания усомниться в искренности слов и писем моих друзей и учеников. От своих ближайших друзей и учеников по Ленинграду я получил в подарок роскошный фотоальбом (типа церковной библии по оформлению) с юмористическим описанием моей жизни от рождения до наших дней. Очень остроумно и весело.
Книгу, которую опубликовало издательство «Наука» ко дню моего рождения, я Вам обязательно пришлю.
Буду рад, если застану Вас в городе, но в школу зайду непременно в любом случае.
Всем сердечный привет и моя благодарность.
Ваш Б.С. Соколов.