Стартовая страница Рейтинг@Mail.ru

Краеведение у истоков российской культуры

Вышневолоцкий историко-краеведческий альманах №10, стр. 61-82

 

И.В. Петров

     

 

Фронтовые дневники
связиста Ивана Петрова

 

От редактора

Публикацию фронтовых дневников нашего земляка, журналиста и писателя И.В. Петрова начинаем с его краткой биографии. Первая часть – автобиография, написана собственноручно Иваном Васильевичем 2 июля 1942 года. Вторую часть биографии написал по моей просьбе Аркадий Иванович Петров – сын И.В. Петрова.

Автобиография

Я, Петров Иван Васильевич, родился 2 февраля 1920 года в д. Житово Кукаркинского с/с Есиновичского района Калининской области – в семье батрачки. Отец (в то время незаконный) – крестьянин той же деревни.
До 1925 года рос и воспитывался в семье матери и бабушки, 70-летней старушки. Жили на средства, зарабатываемые матерью на поденщине, и средства граждан д. Житово.
В 1925 году, после шестилетней судебной тяжбы с отцом, мать получила от него по суду корову, 3 десятины земли из его земельного участка, кроме того суд обязал его построить нам хату (до того мы жили в общественной хате). В этом же году отец уговорил мать на совместное жительство и перешел к нам, всё хозяйство свое оставив на своего старшего сына Алексея, но, не прожив с нами и году, в 1926 году покончил жизнь самоубийством.

Связист сержант Иван Петров. Фото 1943 г.

Осенью 1926 года я пошел в школу, после окончания которой в 1930 году остался в хозяйстве матери, а в 1932 году поступил в Есиновичскую ШКМ. В 1935 году, окончив ШКМ (НСШ), поступил работать секретарем Кукаркинского с/с, где работал до 1.1.1936 года. В 1935 году вступил в чл. ВЛКСМ. Первую половину 1936 года работал секретарем Горвнуторготдела при Горсовете, г. Вышний Волочек. С 1936 года по 1940 год учился в индустриальном техникуме в гор. Калинине. В техникуме все 4 года был комсоргом группы, руководил литературным кружком и редактировал рукописный студенческий журнал.
После окончания техникума в 1940 году был командирован в Карело-Финскую ССР и был направлен на восстановление гидроэлектростанции и мукомольного завода на р. Савайн-Йоки в уезде гор. Сортавала (новые районы).
После восстановления гидроэлектростанции и завода был переведен на работу в наркомместпром КФССР и проведен по штату как заместитель начальника Главка металлоизделий, а фактически исполнял обязанности техника по обследованию предприятий наркомместпрома в новых районах республики. Составил кратко экономический обзор предприятий местной пр-ти новых районов и в 1940 году, в октябре месяце, был призван в Красную Армию. По 15/3-41 г. служил в 313 АБ в гор. Минске, а с 15.3.41 переведен в штаб ВВС Зап. ОВО телеграфистом – по специальности, полученной в Армии.
В апреле 1942 года принят в кандидаты ВКП (б). С февраля 1942 года работаю секретарем президиума ВЛКСМ штабной роты 112 ОБС, которая обслуживает штаб 1 ВА.
Интересуюсь и увлекаюсь литературой. Печатался в Калининской областной газете «Пролетарская правда», в журнале «За урожай», в газете «Комсомольская правда». Работая секретарем с/с, одновременно сотрудничал в райгазете. 2-го июля (1942)
.

Петров Иван Васильевич
(02 февраля 1920 – 07 ноября 1968)

Служил в авиации, на узле связи, под Минском. Их аэродром разбомбили 22 июня 1941 года в четыре утра, в казарме сгорели первые литературные записи (дневники, записные книжки, письма). Отступали до Москвы (медаль «За оборону Москвы»), дошел до Кенигсберга (медаль «За взятие Кенигсберга»). Медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией». Был начальником узла связи штаба воздушной армии со штабом фронта.
После войны заочно учился в Литературном институте имени М. Горького (Москва), жил в родной деревне с матерью и женой. Жена работала учительницей в соседней деревне. После института был распределен на работу в г. Калинин, в редакцию газеты «Пролетарская правда», где в сельхозотделе работал вместе с Андреем Дементьевым. Жили в Калинине до 1955 года, потом из-за болезни матери переехали в Вышний Волочек. Отец работал собкором «Пролетарской правды». После опубликования одного критического материала о строительстве за государственный счет личных домов («особняков») разными руководителями (17 фамилий, в публикации прошли три) был исключен из партии с формулировкой: «За антипартийные, порочащие советскую действительность высказывания в личной переписке».
Это совпало (в результате?) с болезнью, лечили в Волочке, Калинине, Москве в нейрохирургическом институте им. Бурденко, но конкретного диагноза так и не определили.
В партии был восстановлен комиссией госпартконтроля под председательством А.Я. Пельше на XXII съезде КПСС.
В 1968 году, отлежав с инфарктом миокарда в больнице, через месяц после выписки умер дома от повторного инфаркта.
Похоронен на Пятницком кладбище г. Вышнего Волочка.
13.11.08 Петров А.И.

26 августа 1941 года

10 месяцев назад уехал из деревни. Простился с матерью, с садом и с народом. Десять месяцев! А сколько изменений за это время!
Война! Суровая, зверская война! И никогда я не забуду этот путь: Минск – Борисов – Орша – Смоленск – Рославль – Кричев – Чаусы – Могилев – Орша – Смоленск – Вязьма. Куда-то поедешь еще? Назад, или опять всё ближе к Москве, или на север? Хочется думать и ехать обратным путем вслед за удирающим фашистским войском. Хочется думать, что скоро положение изменится, и наши войска сокрушительным ударом отбросят с нашей территории противника. Этого ожидают все. Это так будет! Но еще не скоро. Нас ожидает суровая зима… Сидим в лесу, окопавшись как барсуки, и жизнь бурлит мимо нас. Мы – штаб фронта. Мы должны быть хорошо укрыты и неуязвимы, чтобы руководить операциями на фронте.
На телеграфе работать не трудно. Мучает и нервирует бестолковая организация лагерной жизни. Палатки устроили так: выкопали землю квадратом 2х2 примерно, обложили бревнами, срубом, а сверху натянули плащ-палатку. Вот уж пятый день строим такие жилища женщинам – телеграфистам и радистам. Вчера с ночной смены не дали ничуть отдохнуть. Сегодня сделали подъем раньше и заставили вокруг лагеря собирать листья, мелкие сучья, опавшую хвою и вывозить на машине. Это хорошо. Но не здесь. Будут дожди, лагерь превратится в непроходимые топи…
Но это пустяки. Иногда думаешь, что хоть бы и на фронт, на передовые. Но и здесь нас не зря держат. Связь – очень важный нерв военной машины.
Сегодня работаю с обеда. А пока сижу на берегу речки. Выстирал нижнюю рубашку. Сохнет. Проходил мимо овса по полю. Овес уже зрелый, трава второго укоса, густая, сочная. В это время прошлый год я ездил по КФССР и внюхивался в те запахи. В прежние годы собирался в Калинин учиться. Ходил к цыганке Тоне. Слушал цыганские песни. А нынче – рядом со своими родными местами. Совсем рядом, но всё не так. В уме я очень далек от родных мест – я на войне!

3 сентября. Там же

На днях работали в колхозе. Возили снопы ржаные. На машину укладешь полстога. Вот бы моей Тимофеевне машины 3-4 на денек!.. Колхозники приветливы. Брали красноармейцев обедать, давали молока, огурцов и обед. Но я не пошел. Ходил в это время на речку. Выкупался, а с обеда на работу.
<Зачеркн.> и от матери получил еще по письму. Хорошо! Только бы фронт не подвигался далее на восток. Великие Луки и Торопец пали. Наши с боями отступают на восток. Следующий рубеж обороны, вероятно, Осташков – Селижарово. Ой, как недалеко от нашего В. Волочка. Только бы не растеряться. Только бы всем оставаться на месте.
Написал письмо Саше. Вот у кого неудачливо сложилась судьба-то. Прямо одно недоразумение. Где-то Вовка-капитан обороняет Ленинград!
Положение на фронтах остается напряженным, хотя наступательный порыв немцев и сорван, но им всё же на некоторых участках удается продвинуться: Днепропетровск, В. Луки, Новгород. На смоленском направлении остановлен. Здесь, вероятно, он и не думает наступать, удерживая только свои рубежи. Но наши тревожат и с боем продвигаются вперед, но так незначительно, что Сов. информбюро умалчивает пока об этом.
В общем – плоховато. Мы должны бить на затяжную, продолжительную войну. В этом – гвоздь нашего спасения.
А сейчас – удержать натиск немцев, не отдать им Ленинград, Киев, Донбасс, а уничтожать их на подступах к этим пунктам. Что-то покажет время? Будет видно.
Живем в палатке. Павел психует. Иоффе кряхтит: зима в снегах Финляндии дает знать. Арутюнов – безразличен ко всему. Робит по тихой.
«Красноармеец Середа», 5. 9.
Фашистский танк мешал продвижению нашего стрелкового взвода. Подбить его из пулеметов не удалось, бутылок с горючкой под руками не оказалось. И вот кр-ц Иван Середа нашел выход. Он незаметно подполз к вражеской машине, вскочил на нее и сильным ударом топора согнул ствол пулемета. Несколькими минутами позже танк с его экипажем был захвачен взводом.
Блестяще отличился Середа и в другом бою. Связкой гранат он уничтожил вражеский танк, пулеметным огнем расстрелял двадцать мотоциклистов, кулаком оглушил трех солдат и живьем приволок их в часть.
«Красная звезда», 2/IX - 41 г. И.П. Середа – Герой Советского Союза.
6. 9. Из блокнота – подробнее
Немцы ворвались в село внезапно, на ходу стреляя из пушек и пулеметов – три танка и два броневика. Больной Павлик, растерявшись, заметался по избе, никак не найдя костыль. Мать в это время что-то делала в огороде, пули со свистом прошили окно и впились в противоположную стену. Павлик прижался к полу и заметил под лавкой костыль. Танки остановились где-то неподалеку, лязгнули крышки люков, послышался хрипловатый и отрывистый нерусский говор. Павлик быстро поковылял в сени, с трудом спустился по скрипучей лестничке во двор. Навстречу бежала бледная и запыхавшаяся мать.
– Ты куда!? Тебя не тронут. Сиди дома, – и, подхватив под мышку, быстро потащила его по лестничке. Костыль выскользнул из рук и упал в навоз.
– Мамка! – пискнул Павлик, но сразу же смолк, чувствуя свою беспомощность. Вслед за ними во двор вошел Мишка, старший семнадцатилетний брат Павлика.
9. 9. Хотел записать, но не удалось. Будет время – докончу. Очень популярен летчик мл. лейтенант Талалихин Виктор, который протаранил немецкий самолет на подступах к Москве.
Также мл. лейтенант Здоровцев.
На фронтах по-старому.
Сегодня получил два письма, от сестренки и Варечки. Зашивается Тимофеевна. Людей нет, посевы большие. 27.8 еще не посеяли озимые. Лен не вытереблен. Да!
В это время прошлый год был в Петрозаводске. Ой, как бесновался, мечтал. Мечтал! А через озеро в Пудоже – была Таня. Где-то она сейчас? О, она не просидит. Сегодня в ночь опять иду в наряд.

14. 9. Получил еще два письма от братишки и от В. Братишка в Шлиссельбурге. В деревне пока всё спокойно. Сегодня с утра проснулся злой. Черт знает что такое!
17. 9. Получил письмо от Нюрочки. Меня огорчает ее пессимизм. Война ужасно влияет на «сознание». Хорошо хоть она выражает желание «поскорее раздавить гадину». Но это как раз и плохо сейчас – хотеть раздавить гадину и хныкать: «Война ужасно действует на сознание».
Да, это война зверская, жестокая, сумасшедшая, и мы должны как раз, наоборот, не успокаиваться – мы сильны, у нас люди… территория (таких людей у нас очень много) – и не хныкать: «Война ужасно действует на сознание. Я, кажется, не перенесу этого» и т.д., а, наоборот, воздействовать на сознание, взбудораживать его, поднять до последней капли крови, до последней нитки нервов и мускулов – на разгром врага. Успокоение и хныканье сейчас – вредны, как никогда. Опасность слишком велика. Жизнь или смерть. Кровь стынет в жилах при известиях с фронта. Нет! Сейчас должна кипеть кровь, глаза наливаться ненавистью, мускулы и нервы должны быть отданы слову – месть, священная месть великого народа.
Мы не должны говорить: «Германия завязла в войне, у нее плохо как с людскими, так и с материальными резервами, у нее слаб тыл, у нее громадный политический проигрыш – она потерпит поражение». Это вредные, душу успокаивающие звуки. Это подобно звукам гитары или пению соловья в мирной обстановке. Мы должны знать: враг силен, ущерб, нанесенный им нашей родине, – колоссален, жертвы – велики, а будут еще больше – мы отступаем. Вот мы что должны знать, и это будет огонь, который должен вскипятить кровь у успокоившихся, привести в движение мускульную и нервную энергию у понявших опасность положения. И наконец, и самое главное – убить нытиков. Нытики и шпионы или диверсанты в военное время – это одно и то же. Успокоительность смерти подобна. Хватит того, что наша успокоительность («мы сильны, мы будем воевать на чужой территории») и беспечность довели нас почти на край гибели. Прав Алексей Толстой, когда он выступает с призывом к ненависти. Обильная патока – болтовня газетная о нашей победе в будущем – преступление перед родиной. Это не разжигает ненависти, это успокаивает. Надо писать только то, что заставляло бы человека и днем, и ночью, и во сне, и наяву терзаться за честь и независимость нашей родины, как терзается человек, несправедливо обвиненный или несправедливо наказанный. Но это не должно привести к обреченности, к унынию и пессимизму – это должно привести к священной ненависти.
24. 9. Всё пока по-старому. Работаем блиндаж. Получается хорошо, но устаешь как собака. Должно получиться лучше, чем в комнате. На фронте по-старому неблагополучно. Оставили Киев. Черт знает, что происходит. Неужели трех месяцев было мало для того, чтобы оправиться от первых ударов! Так не должно продолжаться. Война будет затяжной, нудной, тяжелой, но победить мы должны обязательно. В этом я пока уверен.

6 апреля. (1942. – Ред.)

Из деревеньки переехали в Успенское. Помещаемся в школе всем гарнизоном.
Сколько раз что-нибудь малое, незаметное для других до глубины души волнует меня, и я становлюсь чуть ли не больным. Излишняя впечатлительность для человека вредна так же, как вредно излишнее спокойствие, нейтральность.
Женечка умерла. Для Жени заказали гроб, и я похороню, вероятно, свою маленькую надежду на великое счастье. Гроб готов. Тоска.
Давно записал на листок:
1) Я люблю и ценю тех людей, которые здраво мыслят, и если такие люди делают промах, то хочется, чтобы и наказание для них было мягче. А есть люди, которые живут словно за вуалью, и на глазах у них сетка. Таких людей хочется чтобы наказали, мучали, били, чтобы выколотить из них отупение – это пассив.
2) Когда человека наградят, он почему-то взрослеет и, кажется, становится умнее. Это, наверное, потому, что до награды стремился как можно больше работать и распылялся, а потом, получив награду, немного одумался и собрал «всех домой», все мысли пришли «домой» из командировок, и получается насыщенность. Жаль, что часто эта насыщенность совершенно неоправданно и фальшиво переходит в напыщенность.
Все способны ошибаться… Все способны на великое.

24 апреля.

 

Всё по-старому. Написал в «Комсомольскую правду» – «Письмо любимой». Думаю, что пройдет.
Работаю на ст-35. Бегаю комсоргом.
Удивительно, почему у всех такая апатия к общественной работе? Святое дело политработников роты – заботиться о политической пропаганде и агитации в роте. Мы не умеем не только агитировать, но и пропаганду <неразб.>. Факт. Политрук роты как богом обижен, вечно чем-то удручен, обижен. Малышев (зам. полит) умеет только показать, что он – замполит. Ему тяжело подчиняться мне: он замполит – я рядовой, он член президиума – я секретарь. Пусть будет по-моему. Дам задание (т/з) пусть попробует не выполнять.
Боевые листки беседы.
Иващенко – культмассовая работа.
Мы привыкли, есть дело или нет дела, кричать – я! мы! По сути дела, ничего, никакой работы не ведется. А если и ведется, то – от случая к случаю, скрепя душу. (Ладно уж!) Но люди крепкие. Уверен, в бою не дрогнут, не побегут. Работать только с людьми не можем. Задергали.
Мое внутреннее состояние взбудоражено. Я даже удивился. Галя Олейник со мной работает давно (больше года). Я никогда не имел мысли завязать с ней близкие отношения, зная, что она хороша, лучше всех наших девушек. Я лишь любовался ею и не мог даже в мыслях поставить ее рядом с собою.

И вдруг совершенно…

2 мая

Запомнить на всю жизнь то, что думал ночью: жизнь, весна, пуля, мать, Родина, «Мысли о Родине». Как всё это гениально просто и несокрушимо, словно твердыня. Я решился. Я сделал бы. Я это, м.б., сделаю. Помнить: зима 1932 г., метель, дорога, мать уходит в метель. Мне кажется, она никогда не вернется. Там белоснежные березы – Брылево. Я пошел в гору. Помнить: курган, ровное место, на котором должен вырасти сгусток камня и гранита в память о неисполнившемся и великом деле. Помнить весну и снег – в это время куры начинают гнездиться.
Без даты. Раньше, в старину, люди умнее были, мудрее: одним знаком могли выразить вечность. Взять музыку. Это еще из старины. Знаки – пара строк – а сколько в них чувства и красоты, умереть можно.

7 июня.

За каждую глупость человек должен расплачиваться. Очень плохо от реального уходить к мечте и хорошо наоборот – от мечты приходить к реальному.

12 июня.

Плохо. Хожу как в тумане. Потерял себя. Не пойму, где кончается Петров, а где начинается Иван. Говорят, влюбился. Наверное. Но это не от любви. Давит обстановка. Надоела телячья жизнь. Хочу на свежий ветер – на фронт или к Белову.
22 года жил и 10 лет думал о войне, о суровой, жестокой войне, и не подозревал, что на войне существуют крупные штабы с нелепыми батальонами связи. Господи! Как я буду глядеть в глаза людям честным, если просижу тут да конца войны и вернусь домой солдатиком?
Вот это набросано в записных книжках. Теперь буду каждый день писать в дневник. <Неразб.>

18 июня.

Вчера закончил «По военной дороге». Весь вопрос в том, как отправить в Москву. Сегодня писал о договоре между Англией и СССР – посылать никуда не буду: опоздал, но держать надо.
Задача: изучать газеты, прочитывать от корки до корки, учиться писать для газеты. Читать передовую «Правды», готовить себя к газетной работе.
Если я с этим справлюсь, всё остальное приложится. Надо <неразб.> себе самое главное, которое может быть помещено в газете, улавливать немедленно же и реагировать на это.
История с митингом и статья о договоре – серьезное предупреждение для меня.
С Г. внешне gut, внутренне плохо. Я, кажется, охладел, но на нее не сержусь. Она – женщина.
19.6.42. Где-то сказано, что любимой женщине не следует говорить лишнего о себе: ей сказал и забыл, а она помнит.
То же самое и в отношении человека, который не уважает тебя или ненавидит. Любовь и ненависть – это два противоположных, но одинаковых по силе и придирчивости чувства.
Любовь и ненависть легко поддаются панике: сегодня я «мнимый холостяк», завтра вовсе и не Петров, а какой-нибудь отпрыск китайского императора.
Завтра пойдет в редакцию мой рассказ «По военной дороге».
20.6.42. Вчера передал по телеграфу рассказ «По военной дороге» и информацию по материалам сессии Верховного Совета. Завтра жду в газете.
Сегодня приезжал в часть бриг. комиссар Литвиненко. Было партсобрание роты. Я выступал. Учусь говорить.
Работа комсомола в б-не поставлена плохо. Проживин не умеет поставить работу. Я также не заинтересован в этом, но наступлю на свою глотку. Что-то сделаю.
Хотя многим и кажется, что языком и легче всего построить себе карьеру, – неправда. Такая работа требует очень много энергии, силы. Или это говорят потому, что большинство людей в нашей стране строят свою жизнь на личном примере, а не словом. И поэтому, как кому-либо удастся таким образом достигнуть успеха – это сразу же бросается в глаза. Я, например, человек дела. Я больше борюсь с собой и со своими чувствами…

21 июня

Завтра годовщина войны с Германией. Завтра, вероятно, начало наступления против немцев на нашем фронте. Так надо думать. Генерал Худяков лично беседует по аппаратам с командирами дивизий. Сегодня было совещание начальников штабов полков и дивизий у Пронина. Пронин предупреждает по аппарату: «Не забудьте – завтра 22 июня!»
Завтра! Скорее бы! Пора…
Сегодня наша смена взяла на себя инициативу в развертывании соц. боя среди смен и взводов в батальоне. С Бардахом выработали пункты. Ответственно, но не опасно. Выполним. Важно, всё же не это. Пока – говорильня. Думали-думали, какие пункты брать и девятым последним я поставил: «Ура!». Политрук смеялся.
Сейчас ожидаю сегодняшние газеты.
Записать: Пошли с Бардахом на кухню. Он ушел в избу, я стою у входа. Вечером подошла девушка спрашивает:
– Вы что тут делаете?
– А что?
– Да так.
Молчание.
– Ну всё же, вы скажите, может, кого ожидаете?
– Ну ожидаю. Дальше что?
– Да так.
Опять молчание.
– Нет, вы скажите, может вам вызвать кого?
– Не надо, я обожду…
Она ободрилась.
– Вы Шуру ожидаете? Да? Я позову ее сейчас.
– Не нужно, она сама выйдет.
– Нет, она радио слушает, она мне сказала, если кто придет, вызвать ее.
– Ну тогда и совсем не надо.
– А почему?
– Да так.
– Нет-нет! Ну вот вы какой. Она же ожидает сегодня кого-то. И просила вызвать ее. Я позову, а?
– Нет, не надо, – я смеюсь. – На сегодня я ей не назначал свидание. Посмотрю, кто придет к ней.
– Ну?
– Вот и ну? Вот и узнаю. Мне говорит: «Люблю»,– а сама ожидает кого-то другого. Так-так!
Девушка съежилась:
– Ай, ну что она натворила!
А сама боком-боком да в сторону: предупредить Шуру.
Я ни этой девчонки, ни Шуры не знал и не знаю…

22 июня.

Сегодня исполнился год войны с Германией. Еще годик наверняка придется «повоевать». В 1942 году разобьем, а в 1943 – добьем. Точно.
Пока на фронтах ничего существенного…
Прошу, умоляю, опять прошу и опять умоляю Иоффе. Пока результатов нет. Ну что, ж буду ждать.
Затеяли в смене соревнования. Бардах кипит, а мне приходится за него накипь отхлебывать. Добролюбов вчера психанул, как мальчишка. Он хотел, чтобы Ольга первая преклонила перед ним правое колено и подала руку. Он ждал. И, бедняга, дождался, пока она не показала ему тыл...
<Часть страницы оторвана. – Ред.>...когда раскритиковал всю работу парт. организации. Мы поставили и провели всю свою работу на рельсах мирного времени. Красивые фразы на собрании и внушительное молчание во время работы. Мы даже не сделали того, чтобы каждый боец знал винтовку, противогаз, гранату – наш батальон в целом можно рассматривать как вполне боеспособную единицу, способную вести не только наступление, но и оборону.
Политрук и командир роты обиделись на меня и подкололи. Карауш, вероятно, не знал, что его короткое, невзначай сказанное выражение может так взволновать меня. Да! Я много подумал. И к вечеру снова пошел к Иоффе и опять просил направить меня в другое место, на первую линию, где о человеке судят не по тому, как он говорит, а потому, как он делает. Я хочу дела. Живого полезного дела. Как надоела эта <неразб.> должность секретаря президиума <неразб.> в штабном батальоне. Где тут пример? Где задор? Где боевая дружба? Работаем с бабами и сами, кажется, становимся бабами.
Узнал о Г., что ее вызывал ком. роты и беседовал. Если всё то, что сказал Добролюбов, верно, о <зачеркн.>...

28 июня

На нашем фронте начинают активизироваться действия. Пролетевшие над нами две большие группы самолетов и одна бомбежка Спас-Загоры, который находится около нас, освежили голову некоторым военным из штабных подвалов.
Меньше пустоты как будто стало.
Иоффе молчит. Я пока тоже молчу. Покажет время.
Галка молчит. Я пока тоже молчу. Никак не могу смириться с мыслью, что она пыталась меня надуть по телефону…
Время покажет. Но в этом месте я больше головы не потеряю.
Они, говорят, вечером хорошо пели, далеко слыхать.
Ответ:
– Вечером и лягушки громко орут.

29 июня

Работаю в ночь.
Проживин – длинный комсомолец с очень тупым языком и довоенным построением мыслей. Он сидел бы да писал донесения день и ночь, четко выводя каждую букву.
Бардах – кандидат партии с пионерскими заморочками. Любит рассуждать о том, как надо и как не надо. Что хорошо и что плохо. Притом аппеллирует в своих рассуждениях то к начальству, то к подчиненным. Это люди понимают как стремление выслужиться. Нет. Он не старается выслужиться, он привык работать и сам же свою работу анализировать вслух – что хорошо, что плохо. Это человек выводов. Он иногда меня сердит.
Женя Хаготина – первая получила медаль. Много и бесполезно думает. Ждет быстрейшего окончания войны: война для нее произошла некстати. Вот грех...
Сегодня с ней договорился. Я сказал: «Не умею я с женщинами возиться». Наверное, мне и жениться не суждено, какая-нибудь возьмет замуж…
Вчера политрук устроил кросс. Бегали все.
Больные, кто как может, вперед арш! Смеялись.

30 июня

Вчера получил еще одну открытку от Бориса Васильевича.
Дорогой мой, я знаю, как тебе трудно сейчас в Армии, я знаю твои мысли и представляю твое поведение. И я так же отлично знаю, что ты честно и добросовестно несешь свою службу, ты приносишь пользу для Родины. Трудно! Но ведь сейчас и всем трудно.
Пишу и подготавливаю для журнала три рассказа: «Слово за нами», «Сила жизни», «По военной дороге».
Пошлю в «Новый мир». Вчера было до того скучно, что не знал куда сунуться... <Часть листа отрована. – Ред.>
...образованной, имеющей право советовать и указывать. Она даже не замечает, что спекулирует своим чувством, распыляя его и не зная, где оставила и кому оставила.

2 июля

Вчера Иоффе обрадовал. В политотделе Армии сказали, что рассмотрят мои документы сегодня, пишу анкету.
Это, вероятно, мой самый решающий шаг в жизни. Заняться специально литературой, чего лучшего желать? Тогда мы еще посмотрели бы, на что годится моя лысая голова: шапку носить или еще что другое.

2-го июля
Автобиография (Помещена в начале. – Е.С.)

3-го июля

Вчера оформил документы в политотдел. Теперь опять ждать.
В последние дни сильно изменилось настроение. Ничего не думаю. Удивляюсь своей развязности. Некоторые обращают внимание на это. Приготовил для «Нового мира» только два рассказа, для третьего никак не выберу времени.
Что делать в июле?
1. Остыть, выгнать из головы ветер.
2. Прочитать (изучить) ту, минимум, литературу, которую подобрал сегодня плюс первый том «Война и мир» Толстого.
3. Ежедневно изучать газеты «Правда», «Известия», «Красная звезда», «Комсомольская правда», «Сталинский сокол», «Красноармейская правда».
4. По общественной работе больше дела, меньше слов.
5. Переделать мою «Старуху Изергиль» – вложить всю душу.
Хватит! Главное – учиться писать и говорить. Изучать газеты – ведь я хочу пока держать курс на корр. газеты.

5-го июля

Выгнал ветер из головы, но вчера так психанул, что потом было стыдно людям в глаза смотреть. Ожидаю чего-то, а ожидать я не умею. Вот и психую.
Читаю, работаю, но не пишу. Нечего пока писать. Хорошо бы ехать на ю. крыло фронта, в группу Худякова, где, вероятно, подготавливается кулак для удара во фланг курской группировки противника. Там будет жарко.
Севастополь сдали. Это больно, очень больно. 250 дней, тревожных дней в беспокойстве за судьбу города-героя, и – конец! Но он выполнил службу – этот город.
Жду чего-то, жду. Скорее!!!

6-го июля

В дивизионную газету не поеду: пока останусь здесь.
Все мечты лопнули. Пока – батальон. Буду писать рассказы – в журнал.
Правило: никогда, нигде, никому не говорить о своих планах и настроениях до тех пор, пока они не будут приведены в исполнение.
Ст. политрук еще давно сказал: «В таком положении каждому человеку приходилось быть».
А я сейчас имею время писать. Буду писать.
Настроение тревожное, неустойчивое, психую. Сегодня с утра узнал о смерти Евгения Петрова и целый день не мог ничего делать. Как это больно! На левом крыле нашего фронта что-то совершается. Кажется, наши пошли вперед. Ближайшие дни покажут.
Иногда кажется, схожу с ума, до того опостылела жизнь в батальоне. На фронт! Бойцом-корреспондентом. Вот – мечта, которой не положено, вероятно, исполниться.
Буду писать отсюда.

8 июля

Дежурю ночь. Сплю на ходу. Этого никогда не было.
Вчера говорил с Г., а после моего разговора пошла с Вейде. Ну до чего гадкие люди есть на свете: говорит и крестится об одном, делает совершенно обратное. Я не хочу об этом думать, а из головы всё равно не выходит ее упорство. Вероятно, украинки не так любят, как русские. Не обманешь – не продашь.
Пока ничего не пишу. С Иоффе договорился. В газету, вероятно, не пойду. М. пр. узнаю у Иоффе, кто там и что там. Может, ради второго совершить первое?
Три рассказа свои напишу.

9 июля

Сегодня занялся «Военной дорогой» – последним рассказом из трилогии. Как будто ничего.
Главное, не спешить, отточить каждое слово. Сделать крылатым, сердечным каждое предложение, чтобы потом не стыдно было в люди показываться…
Дальше – мелькают замыслы.
1. Встреча жены и мужа на фронте (Иващенко Ольга, радио).
2. «Ты ходи, моя коровушка, домой».
3. Радисты выручили.
Танки. Бой.
За газетами наблюдаю. Елена Кононенко написала замечательный рассказ «Жена».
С переходом в другую часть решил не торопиться. У меня же здесь – время. А материал будет: надо уметь его искать в газетах. И получится: из газет – в газету.
...Пусть будет так.
Картошку можно приготовить очень многими способами, надо отыскать наилучший.
И еще раз попытаться написать о батальоне.
1. Карауш и улыбки.
2. Психология женщин.
3. Любовь.
4. Юмор.
Записать: никогда не надо говорить открыто о своих намерениях и планах никому – даже матери и жене – до тех пор, пока не исполнится это намерение или план.
Никогда не говорить о своем настроении: на этом могут сыграть.
В пылу <неразб.> временить и не принимать решений.
Не вызывать умышленных колебаний настроения. Большой импульс дает большой резонанс.
10.7. Вчера вечером немецкий самолет бросил недалеко две бомбы. Лежали и разговаривали о том, для чего в армии стремятся отобрать у бойца всё свободное время. Самолет кружил долго. Улетел.
12.7. Сегодня в схеме закончил третий рассказ. Подработаю. Должно получиться сердечно. Плохо знаю старую русскую былину, сказки и легенды – можно было бы нечто вроде «Старухи Изергиль» придумать. За это не берусь.
Вчера ночью стоял на посту, ходил по лесной тропинке по охране лагеря. Гроза. Дождик. Молнии. Глаза слепнут. А ветерок такой свежий и приятный, просто кричать от радости хочется, я эту ночь запомню.
Хорошо ночью думать. Настроение, скорее, теперь зависит от внешних изменений в природе. Люди в батальоне не могут понять меня. Галина не поняла. Я ушел от нее. Другие не поймут. Я не прихожу к ним. Они еще не знают, что значит видеть во сне цветок вишни или яблони, ветку рябины, которая выросла под окном. Они еще, наверное, не думают и не знают, что значит десятки тысяч трупов под Воронежем, Брянском, Ржевом, они не могут оценить слепительного блеска молнии в грозовой ночи… Я не виню их. Они люди военные.
Я здесь, может, глубоко не прав, из одной Галины делать заключение о всех?
Ставим пьесу. Я играю две роли. Ругаюсь, а на репетиции хожу: время отнимают много. По комсомолу ничего не делаю. Ох и попадет когда-нибудь.
В 1940 году сегодня был Петров день. Он, кажется, повторился через год, нет, я ее не вспоминаю.

15 июля

Психую, форменным образом психую. Только сяду писать, обрывают, нервничаю. Хочу писать. Говорил с полковником Птициным, советует идти в редакцию дивизионной газеты. Пойду. Сию же говорю Иоффе. Пусть отдает личное дело.
Надо закончить только три рассказа. Закончу.
Крайне взволнован.

24 июля

Исправил и дополнил три рассказа. Был у М. Слодобского, понравилось. Будет отсылать в московский журнал.
Не знаю, что будет. Занят по горло.
Сейчас работаю в две смены. Стоит важная задача передо мной: несмотря на трудности, до 1 августа написать очерк о жизни батальона (6 очерков) для газеты «Красноармейская правда». Напишу, а напечатают обязательно. Так.
Галина едет в командировку. Подольше бы не приезжала, до тех пор, пока не будут напечатаны очерки.
Пишу во время работы. Хорошо бы за каждую смену давать по очерку. Попробую.
Очерки-крошки по 400-500 см.

28 июля

Вчера сдали Ростов н/Д и Новочеркасск. Враг у ворот Сталинграда. Воронеж разрушен, враг прорвался на Северный Кавказ. Беда, большая беда нависла над нашей Родиной. Враг уже чует запах нефти: Майкоп недалеко. Враг предвкушает победу, близкую большую победу. Мы сейчас еще не можем и предположить, что будет из того, если врагу удастся отрезать Кавказ и хлебородные районы Донских, Сальских и Поволжских степей. Голодная смерть или рабство. Неволя или смерть. Нет, мы выстоим. Сегодня, как никогда, я уверен, победа будет за нами. Гитлеровская Германия будет разбита.
Много крови прольет моя Родина, много ее гордых, сильных, отважных соколов положат свои головы за Родину. Мы добудем победу на костях немцев и на славе наших героев.

18 августа

Давно не писал в дневник. За этот период произошли глубочайшие изменения как на фронтах, так и в нашей внутренней обстановке страны. Сдали Майкоп, враг у Сталинграда и Краснодара, в Минеральных Водах и Котельниково отступление продолжается. Сталин выступил с приказом: «Ни шагу назад! Смерть паникерам и изменникам!». Учреждены штрафные роты и батальоны, организованы заградительные отряды в непосредственном тылу у неустойчивых дивизий. Враг всё же продвигается.
Вчера по радио выступил Александров, который определил и высказал политику нашего правительства. Иной политики не должно быть. На нас не могли подействовать одни слова, подчас не к случаю и неверно сказанные.
Стояли насмерть лишь немногие, которыми двигало внутреннее самосознание. Стоять насмерть будут все, если заставить их. Люди храбрые будут стоять насмерть, воодушевленные делами (которые будут), – трусы будут стоять насмерть, подгоняемые страхом. И трус в отчаянии становиться храбрым.
Я сторонник жесткой принудительной дисциплины в Армии, и поэтому я очень доволен решением Сталина.
В это время только страх может <вероятно, пропущено слово. – Ред.> стоять людей насмерть, потому что многие из нас привыкли жить хорошо и мечтать о будущем, и эти мечты сильнее смерти: они у нас в крови.
Опергруппа нашего штаба вернулась из Можайска, помогли Калининскому фронту. Пока помогали, немцы сосредоточили на р. <неразб.> 300 танков и решили предпринять наступление. Скоро, наверное, поедут в Калугу.
Я не против туда ехать. Но тут оставаться лучше – чего-либо напишу. За это время много дурного натворили, а хорошего ни на грош.

29 августа

(ст. Азарово, близ Калуги)
Десять дней назад сюда приехала оперативная группа нашего штаба. 27-го вызывали по телеграфу сюда же меня, Лукьянюка и Сальникову: на вечер самодеятельности. Вчера ставили пьесу «Веселый разговор». Получилось хуже, чем дома, но ничего – это понятно. Да это и не главное. В последнее время почему-то психую, мучаюсь. О себе. Кажется, не так живу. 23 года жил и особенных успехов не имел ни разу. Разве это успех – на отлично учиться и т.д. Пусть я учился бы плохо, но в жизни имел бы какие-то удачи.
Вот меня ругают по партийной линии – плохо работаю. Не могу. Не могу работать с людьми. Меня тяготит общество. Вчера чуть с ума не сошел. Когда люди веселятся, я тоскую и мучаюсь.
Писать сейчас не имею возможности – работаю, хотя написать есть о чем.