Интересная деталь: а почему Э. Деминым взят именно этот эпизод? Ведь это единственный известный случай в рассматриваемый отрезок времени – 1689-1691 годов, – когда русские казаки совершили вылазку далеко вглубь монгольской территории (все остальные стычки между русскими и монголами проходили в районе Селенгинска), взяв при этом в плен единственного взрослого монгола. То есть это единственная возможность попробовать убедить читателей, что взятый в плен монгол и есть Бароно Имегенов. Причина такой исключительности в том, что в 1689 году Северная Монголия пошла под власть богдыхана и русским воеводам пришлось иметь дело с могущественной и воинственной империей Цин, а не с постоянно враждующими друг с другом монгольскими тайшами. 1689 год – это еще и год подписания Нерчинского договора – первого договора между Россией и Китаем. По этим причинам казакам неоднократно делали строгие предупреждения: «...с мунгалами ссор и задоров отнюдь не чинить» и не заезжать вглубь монгольской территории. Вся политическая обстановка тех лет требовала не давать маньчжурам поводов для серьезных военных операций против русских. А то, что такие операции вполне реальны, маньчжуры наглядно показали под Албазином в 1685 году и под Нерчинском в 1689-м.
Иркутский воевода Л.К. Кислянский20 запретил, кстати, замышляемый казаками поход: «До указа Великого Государя в поход не ходить, а паки делать подъезды в степь для проведывания тайным обычаем со всяким сберегательством» (8. С. 160). К сожалению, до Селенгинска строгий запрет воеводы дойти не успел. Из приказа Кислянского видно, что Москва уже знала о февральском нападении «мунгал» на Селенгинск, и в Иркутске ожидали ответа. Кислянский узнал о погроме русских  из отписки казачьего десятника Дмитрия Евсеева. Ее доставили в Иркутск участники «подъезда» – казачий пятидесятник Антон Березовский и стрелец Иван Суклерский. Из их расспросных речей в Иркутской приказной избе и из отписки Евсеева воевода и сообщает Сибирскому приказу подробности неудачи отряда Петра Многогрешного и Ф. Леонтьева. (8. С. 161). То есть это тяжелое поражение разбиралось самым тщательным образом. И для того, чтобы предположить, что в те времена в документах такого уровня могла быть допущена ошибка, нужны очень веские доводы и доказательства.21
Гипотеза Э. Демина не согласуется и с ответами М.И. Сердюкова на допросе в Синоде. Сердюков отвечал: «...когда черкасского гетмана Петр, да Яков Самойловы на Мунгальский народ напали войной...» Какое же это «напали войной», когда казаки потерпели столь сокрушительное поражение, а их командир погиб? Наверное, Михаил Иванович подобрал бы другой термин к подобной ситуации, если бы он действительно попал тогда в плен. Да вряд ли в июле был жив и Яков Многогрешный: июль-то ведь уже 11-й месяц года, а в документе говорится: «Яков Демьянов сын Многогрешный... в прошлом в 199 году умре...» (3. С. 167).
И последнее: Сердюков отвечал на допросе, что «...попал в русские пределы в лето от Рождества Христова 1691 (199 г. - Е.С.)...» и далее «...крещен в благочестивую христианскую веру в вышеозначенном (в 199 г. - Е.С.) году в Енисейске... и погружен был в реке Енисее...». Значит, в Енисейск он попал намного раньше 1 сентября, когда начинался уже следующий, 1692 год. Крестили, погружая в реку, только в теплое, летнее время, а это значит, что самое позднее в начале августе Бароно уже окрестили. Если уж быть совсем точным, надо вспомнить и о разнице в две недели между русским и европейским календарями, которую ликвидировали только в феврале 1918 г. На Успение (15 августа по старому стилю) в Енисейске бывало что и снег уже выпадал, а заморозки начинались еще до успенских праздников, и, естественно, ни о каком крещении в Енисее речь уже не шла.

Путь от Селенгинска до Енисейска занимал в то время около четырех месяцев, плюс прошло время с момента, когда Бароно привезли в Енисейск и до его крещения. Да и сразу после пленения невольник еще сколько-то времени находился в Селенгинском остроге. Нужно понимать при этом, что под русскими пределами Сердюков имел в виду не родные селенгинские места, а Енисейск. Хотя военные действия и меняют привычный уклад жизни, для большинства нападавших на казаков «мунгал» район Селенгинска являлся их родиной. Вот характерный пример, относящийся к 1688 году: «...пошли из-под Селенгинска мунгальские люди, которые кочевали по реке Селенге вниз в свои улусы не вовремя и отогнали у селенгинских всяких чинов людей конской табун и рогатой скот» (1. С. 239).
Учитывая все эти выкладки, получается, что в плен Бароно Имегенов попал не позднее зимы 1691 года, а вероятнее всего, случилось это еще раньше, в октябре-ноябре (напомню читателю, что год в то время начинался 1 сентября). И можно с уверенностью говорить о том, что в июле 1691 года Бароно уже находился в Енисейске.
В большинстве эпизодов, описываемых в «Статейном списке Головина», речь идет о «мунгалах», кочующих по своей земле. Кочевали монголы не хаотично, не куда попало – все кочевки подчинялись определенным правилам и законам. «Поскольку кочевки всегда были ограничены определенными этническими, политическими, а внутри последних еще и административными границами – хотя и условными и довольно размытыми, то все сезонные стойбища из года в год располагались, как правило, в одних и тех же местах. Эти места выбирались по принципу максимальных удобств, которые имелись в данной ландшафтной зоне: наличие воды, горы или скалы, где можно поставить юрту, хорошего пастбища, урочища или ложбины, где можно укрыть в непогоду скот и т.д.» (5. С. 23). Как раз о таком постоянном месте сезонного стойбища и идет речь, когда Сердюков говорит: «...родился при реке Селинге в местечке по той реке, называемом Селинге». И соотносить его с современным населенным пунктом Сэлэнгэ на территории современной Монголии в Булганском аймаке нет никаких оснований, тем более что находится данное селение в трехстах километрах южнее Селенгинска, в другой политической и административной территории. Во второй половине XVII века у монголов стационарных построек почти не существовало, кроме как у крупных ханов. Об этом говорят документы XVII-XVIII веков, в том числе и свидетельства иезуитов Томаса Перейры и Франсуа Жербийона, участвовавших в нерчинских переговорах в составе цинского посольства.22 Подавляющее число селений, как современной Монголии, так и Южного Забайкалья (бывший север Северной Монголии), возникло значительно позднее.
О том, что рейд селенгинских казаков далеко вглубь монгольской территории в июле 1691 года оказался единственным за последние три года, уже говорилось. Осада Селенгинска крупными воинскими силами, среди которых находилось немало пришлых воинов, состоялась в марте 1688 года. Большинство же боевых стычек происходило у казаков с монголами, не пришедшими откудато издалека, а живущими на своей, родной для них территории. А воинскую добычу – детей, женщин, конские табуны, рогатую скотину – казаки захватывали, как правило, нападая внезапно на мирные «мунгальские» стоянки: «Ноября в 3 день 197 (1689. - Е.С.) года Д. Многогрешный и сын ево Петр, а с ними служилых людей 80 человек... за рекою Селенгою, за озерами подсмотрели мунгальских людей 22 юрты... и де они те юрты били, и тех мунгальских людей на том бою побили 30 человек, а жен их и детей и конной табун и рогатой скот и юрты побрали и привезли в Селенгинск» (1. С. 363). И еще: «29 апреля 199 (1691. - Е.С.). Многогрешный посылал Стефана Михайлова, Афанасия Голаго с отрядом 25 чел. вверх по Селенге. Михайлов захватил на устье реки Буры 4 мунгалов, 1 бабу и 5 малых подростков» (8. С. 160). Тринадцатилетнего Бароно вряд ли полонили во время боя, произошло это, вероятнее всего, при нападении казаков на айл (стоянка нескольких юрт сородичей или соплеменников).
Э. Демин пишет о нахождении Бароно в монастыре как о точно установленном факте (4. С. 150, 166, 170, 171, 172), но ни одного доказательства этого не приводит. Между тем в показаниях М.И. Сердюкова в Синоде о монастыре нет ни слова, даже намеком. Буддизм в год рождения Бароно (1678) только-только начинал проникать на среднее течение Селенги. Если в Центральной Монголии первые последователи учения Будды появились в начале XVII века, то в Северной Монголии, особенно в Южном Забайкалье, это случилось много позднее. Характеризуя ситуацию с распространением буддизма в Северной Монголии во второй половине XVII века, «можно говорить лишь о ранних, несистемных попытках буддийских лам проникнуть в Южное Забайкалье» (9. С. 40). На берегах же Селенги первые буддисты появляются еще позднее, уже в начале следующего, XVIII века: «...на реке Темник в 1701 г. стали проводить первые обряды, а в 1707 г. обустроен первый войлочный дуган» (9. С. 41). Бурятский ученый Н.В. Цыремпилов, специализирующийся именно на истории раннего периода буддизма в Бурятии, ответил на мой вопрос по поводу детского имени Михаила Ивановича Сердюкова так: «Бароно – имя добуддийское».
И еще один весьма интересный факт, который сообщил мне Н.Д. Бадмаринчинов: «местные буряты Новоселенгинск до сих пор называют Сэлэнгэ». И далее он пишет: «Бароно одного корня – плоть от плоти – с жителями южной Бурятии, которых сейчас называют бурятами, чьи предки-монголы помногу раз вынужденно в ту пору кочевали туда-сюда».23
Все эти доводы косвенные, но их совокупность дает право сделать вполне определенный вывод: место кочевок семьи Бароно и место его рождения находится в Южном Забайкалье, на территории современной Бурятии, между устьями рек – Уды с севера и Джиды с юга. А если учесть, что с 1689 года до мая 1691-го казаки не заходили в «Мунгальскую землю», подчиняясь запрету воеводы Кислянского, а расстояние кочевки составляло от 10 до 50 км (5. С.30), местечко Селинге, вероятнее всего, находилось в районе Селенгинска – Гусиного озера. Для другого варианта никаких подходящих доводов и обоснований нет.
Так что все предположения и выводы Э.В. Демина по поводу места рождения Бароно к истине никакого отношения не имеют. Пользуясь его «методой» можно, не утруждая себя поисками доказательств, совершать любые «открытия», каковые Эдуард Викторович и делает: сказал Сердюков на допросе, что «ево Сердюкова полонили тринадцатилетня» – Демин делает «вывод»: «из показаний Бароно Сердюкова следует, что захвачен в плен он был один» (!?); существовали в 1680-х годах в Северной Монголии монастыри – значит, Бароно учился в монастыре (!?). Взяли в плен «взрослого монгола», а Эдуарду Викторовичу, по его версии, необходимо, чтобы это был «малый подросток» – значит, ошибка в документе. Легко и просто, вот только относится это совершенно к другому литературному жанру, к научной и исследовательской работе никакого отношения не имеющему.

Вступление

Стр. 3. 1. «...Обеспечив себя хлебом и прибрав в Братском, Бапаганском и Иркутском острогах 69 охочих служилых людей, вверх по Селенге дошли до Чикоя. Здесь, 27 сентября 1665 года, выбрав угожее место в монгольской земле, новый острог поставили и назвали его Селенгинском. Острог построен Гаврилой Ловцовым, О. Васильевым и служилыми людьми Баргузинского, Братского, Балаганского и Иркутского острогов по приказу нерчинского воеводы Толбузина» (1.С.48).
1. Северная    Монголия. (2-я половина XVII века)
2. «В 7155/1647 г. ...казачий десятник Константин Иванович Москвитин, пройдя по льду Байкал и далее в Мунгальскую землю, рассказывает: «А с Еравны озера дорога в Мунгальскую землю к мунгальскому царю Чичину и ко князю ево Турокаю Табунану. До первого мунгальского улуса ехать день, а князец в том улусе Тулук Селенга, а от Тулук Селенги до князца Турокая ехати день ж. А от князца Турокая до князца Дергоуса ехати день же. А от князца Дергоуса до князца Кутыхты ехати день же, а от князца Кутыхты до князца Катунея ехати день же, а от Катунея до перевоза на Уду реку ехати день же и переехав на Уду реку и ехати по ней вниз к Селенге реке от перевозу три дни. А Уда река велика и глубока... пошла она в Селенгу реку и через Селенгу реку перевоз, а на перевозе людей много, а люди все мунгальские... А с Селенги реки от перевозу ехали степью до князца Богатыря день, а мунгальские люди называют ево Богатырем, потому что он собою силен, а не людьми. А от князца Богатыря до князца Тушета ехали день же. А от князца Тушета до мунгальского большого князя Турокая Табунана ехати три дни мунгальскими людьми» (1. С. 157).