Возврат в МЕНЮ

ДВ №28 от 14 июля 2004 стр. 3

 

Зигерт Галина Евгеньевна

 
зам. редактора Альманаха ВИКа (с 2003 г.) и газеты «Древний Волок» (2003-2009),
основатель и учредитель Вышневолоцкого краеведческого общества им. М.И. Сердюкова,
зам. председателя ВКОиС, директор экскурсионного агентства «Волок».
     

Писать я могу только на этой земле

Григорий Леонтьевич Чайников. Художник-живописец. Родом из Удмуртии. Закончил Московский государственный художественный институт им. Сурикова в 1987 году. Живет в Москве, в одном из немногих сохранившихся старинных уголков Замоскворечья. В 1988 году стал членом Союза художников РФ; а в 2000 г. – членом-корреспондентом Российской Академии художеств.
С 1987 года участник всех крупнейших художественных выставок, организованных Союзом художников и Академией художеств в России и за рубежом. Персональные выставки в Москве, Центральном доме художника, и в Ижевске. Его работы находятся в художественной галерее Солт-Лейк-Сити в США.
– Гриша, хочется задать тебе наивно-глуповатый вопрос: как ты пишешь картины? Я, конечно, понимаю, что это равносильно тому, если спросить поэта, как он пишет стихи. Но просвети хоть немного обывателя, что происходит в период между первым мазком и моментом, когда перед тобой готовое полотно? А может быть, картина начинается не с первого мазка, а с какою-то порыва, вдохновения?

– Как я пишу? Это всегда таинство. Как таинство смерти, рождения, крещения. Для меня это до сих пор загадка. Я не скажу, как я пишу – не знаю, что напишу, с чего начну, что получится. Всё это непредсказуемо. Что-то увидел, что-то почувствовал, подумал: «А ведь мне это близко!» Пытаюсь это отражать в работах. А уж как я это отражаю, до сих пор не знаю. Как пишут братья Ткачевы? Это тоже загадка, они и сами не знают, как они вдвоем пишут. Для меня это уникальное явление.
– А когда ты уже написал картину, у тебя наступает чувство удовлетворения?
– Удовлетворение бывает в процессе работы, вот всё идет хорошо, хорошо, а потом полоса – плохо, плохо. Результат тоже неизвестен. Бывает всё идет хорошо, но удовлетворения нет. Вообще, на 90 % результатами работы я неудовлетворен. И с чем или с кем сравнивать? С уровнем какого художника? Как оценить, кто пишет лучше, а кто хуже? По сравнению с тем, что создано человечеством на мировом уровне, это просто смешно. По-моему, только глупый человек может быть полностью удовлетворен собой.
– В каких условиях тебе пишется легче? На пленэре, в мастерской?
– Во-первых, в Москве я вообще не могу писать. Москва для меня – это процесс общения, процесс осознания себя как такового, своего места в жизни, в искусстве. А всё мое творчество вне Москвы.
– Где же, интересно, ты творишь?
– Валаам, Соловки, Вятка. Господи, где я только не был! Но, конечно, основа основ – Академическая дача. Большую часть своего творческого времени я провожу здесь. Большинство моих картин написано тоже здесь.
– Гриша, на твоей персональной выставке в США были картины, написанные на Академичке?
– А как же! Процентов на 70. Американцы просто благоговеют перед этими местами.
– Ты там был по приглашению?
– Я вообще там не был.
– Получается, в Америке были только твои картины?
– Они и сейчас там. Американцы купили коллекцию моих картин, это их собственность.
– Значит, картины твои купили, а самого не пригласили?
– Да всюду они меня приглашали, только мне некогда туда ехать.
– И ты упускаешь возможность поработать там?
– Да не пишу я там... Куда меня только не приглашали! Я был в Швеции, Норвегии, Италии, Греции, сейчас приглашают в Австралию. Я там отдыхаю, общаюсь, смотрю. Но никогда даже мысли не было там что-то написать. Писать я могу только на этой земле.
– Хорошо, давай возвратимся на родную землю. Как ты выбираешь натуру?
– Если я пишу портрет, то ищу интересный внешне типаж. В портрете важно гармоничное соответствие между внешним и внутренним содержанием. Натура должна быть цельной, будь то бомж или еще кто, но обязательно должна присутствовать цельность натуры. А подбираю я натуру по своему вкусу и пониманию.
– И каков он, твой вкус?
– Вполне традиционный. Если я пишу женскую обнаженную натуру, всё должно быть в меру, волосы не обрезаны, сама – кровь с молоком. Очень люблю писать пожилых людей. У них в глазах больше смысла, содержания. Не зря же говорят: «Жизнь прожить – не поле перейти». А сколько надо пройти, чтобы дожить до 40, 50, 70, а тем более 80 лет! Всё это отражается на внешности, а я это переношу на полотно.
– Какой обычно бывает их реакция на готовую картину?
– Они говорят: «Как на фотографии, нет лучше, чем на фотографии» (смеется).
– Как ты выбираешь тему?
– И здесь я традиционен. Прежде всего, меня интересуют вечные ценности: будь то девочка, собирающая землянику, или цветы в поле, будь то старушка, задумавшаяся о вечном, или мужик при своем хозяйстве, будь то рождение ребенка, крещение или смерть. Всё это бесконечно, непреходяще.
– А у тебя не было желания купить дом, осесть на этой земле?
– Мои деды, прадеды по маминой линии были крепкими хозяйственниками, твердо стояли на земле, имели несколько домов. Иногда такое желание просыпается, но я его вовремя пресекаю.
–  ???
– Земля, да и дом на ней, требуют особого труда. Чуть что покосилось – нужно подпереть, где-то подбить, что-то подновить. Дачный вариант не проходит. Дому нужен хозяин, в нем нужно жить постоянно. Пока я к этому не готов.

Возврат в МЕНЮ