Возврат в МЕНЮ

ДВ №17 от 05 июня 1998, стр. 3, ДВ №19 от 17 июня 1998, стр. 3, ДВ №20 от 24 июня 1998, стр. 3, ДВ №21 от 03 июля 1998, стр. 3

 

Матюнин Рудий Иванович

 
(02.12.1938-22.11.2002)
основатель газеты «Древний Волок» и Альманаха ВИКа, учредитель, издатель и редактор газеты «Древний Волок» (1993-2002) и Альманаха ВИКа (1997-2002), учредитель Вышневолоцкого краеведческого общества им. М.И. Сердюкова, председатель ВКОиС (1998-2002), член Союза журналистов.
     
Тайное венчание Николая Львова: легенда и быль

О такой любви сам Бог велел писать возвышенные строки. И грех не разлить елей про женитьбу, если свершалась она втайне от родителей да держалась в секрете целых три года. Родители в этом случае, конечно же, ретрограды и рассматривают в лупу родовитость и богатство жениха! Сами влюбленные жить друг без друга не мыслят и ждать бесконечно не могут. Друзья в хлопотах о счастье молодых и помогают тайно венчаться. Такова фабула тайной женитьбы новоторжского дворянина Николая Александровича Львова.
Легенда об этом пережила века и передавалась из поколения в поколение, а литераторы регулярно воспевали сей факт. Да и как устоять от соблазна столь романтичной истории! Не устояли и мы. Только чуть-чуть поправим авторов воспоминаний, на основе которых излагались версии тайного брака, а поставим всё на своё место с помощью одного настойчивого исследователя.
Итак, 70-е годы бурного XVIII века. В Санкт-Петербурге живет семья обер-прокурора Сената Алексея Афанасьевича Дьякова. У него прелестные дочери, приплясывающие кадриль с самим наследником престола великим князем Павлом Петровичем.
Старшую, Катеньку, уже выдали за графа Стейнбока, младшую – выпускницу Смольнинского института Сашеньку – вот-вот увезет богатый помещик малоросс Василий Капнист. И только Машеньке не улыбается богатство. Ухлестывает за ней мелкопоместный новоторжский дворянин Николай Львов, сын отставного прапорщика. Ну разве он пара любимице отца Машеньке?!
Попробуем встать на минуту на обер-прокурорскую точку зрения. Что числится за этим новоторжским хлыщом? Единственное сельцо Черенчицы, приносящее скудные доходы – это раз. Служил в Измайловском полку и мог бы на военной стезе продвинуться, да больше сочинительством и театром баловался – это два. Конечно, образован, говорить мастак и с самим Михаилом Федоровичем Соймоновым на дружеской ноге: ездил с ним по заграницам! Но что делал-то? Созерцал живописные полотна да бегал по театрам, т. е. бил баклуши – это три.
Примерно так рассуждал папенька, желающий дочери надежного счастья. Ну а для Машеньки всё наоборот. Восторженные рассказы Николая о Париже, о голландских и французских художниках, про регулярные парки пленительнее чинов и богатства. И совсем замирало сердце Машеньки, когда Николай рассказывал о парижском театре. Имена Корнеля, Расина, Вольтера звучали для неё как песня.
Не чужда натура Машеньки театральных пристрастий. И когда путешественник расписывал оперу-комик Антонио Саккини «Колония» да заикнулся, что текст и ноты хранит в саквояже, сердце Машеньки запрыгало от предчувствия: кому же как не своей любезной мог предложить влюбленный главную роль?
Мы забыли сказать, что по возвращении в Россию Николай Львов служил в Коллегии иностранных дел у П.В. Бакунина и сделался у Петра Васильевича совсем домашним человеком. И конечно, сумел подбить вельможу поставить домашний спектакль. Распределены роли, и после спешных репетиций в доме Бакунина гости удовольствовались искусством оперы.
Ах как хороши были сестры Дьяковы в главных партиях, а Машенька особенно! «Мария Алексеевна, – напишет в декабре 1777 года отец братьев-декабристов М.Н. Муравьев, – много жару и страсти полагает в своей игре». Да не только игрой и красотой пленяла Машенька. Жар своего сердца вкладывает она и в стихотворные строчки. Известно, например, что на посвящение Иваном Хемницером ей первого издания своих басен Машенька легко сочинила экспромт:
По языку и мыслям я узнала,
Кто басни новые и сказки сочинял.
Их истина располагала,
Природа рассказала,
Хемницер написал.
По легкости слога можно предположить Машеньке Дьяковой поэтическое будущее, но в XVIII веке это занятие не для женщин! Тем более для таких красавиц, какой слыла Машенька. А это не дежурный комплимент. Сам знаменитый Левицкий взялся писать портрет Машеньки Дьяковой. Аура шелковых тканей, лент и кружев платья, искусная прическа только подчеркивают мягкость и теплоту, излучаемую взглядом Машеньки. На обороте её портрета граф Сепор, посол Франции в России, написал восторженные строки: «Как нежна её улыбка, как прелестны её уста, ничто не сравнится с изяществом её вида. Так все говорят, но что в ней любят больше всего – это сердце, во сто крат более прекрасное, чем синева её глаз. В ней больше очарования, чем могла передать кисть, и в сердце больше добродетели, чем красоты в лице». Оценка графа Сепора многого стоит, и представим себе, каков был круг поклонников Машеньки. А теперь расскажем о Николае Львове чуть-чуть подробнее.
Первые 18 лет своей жизни Николай Львов провел в родных Черенчицах Новоторжского уезда и, когда приехал в 1769 году в Санкт-Петербург, умел лепетать несколько слов по-французски, а по-русски писать почти не умел. Но неистребимая жажда знаний позволяет ему в Измайловской полковой школе не только быстро нагнать сверстников и даже обойти их в грамматике, рисовании, географии, верховой езде, но и стать организатором кружка, выпускавшего рукописный журнал «Труды четырех разумных общников». В 1776 году его берет с собой в поездку по Европе директор горного департамента и горного училища М.Ф. Соймонов. Как губка впитывает Николай Львов впечатления от картин величественных форм архитектуры Рима, Парижа, Амстердама, Брюсселя, Антверпена. Об этом путешествии впоследствии скажет М.Н. Муравьев: «Много способствовали к образованию вкуса его и распространению знаний путешествия, совершенные им в лучшие годы жизни, когда чувствительность его могла быть управляема свойственным ему духом наблюдения...»
Впоследствии Львова назовут гением вкуса, с ним будут советоваться при приобретении картин высокопоставленные сановники. А теперь представим, что умение преподнести прелести искусства встречает неравнодушное к музам женское сердце. Какие могут быть тогда препоны взаимному чувству?
И что же это за музы? В истории литературы конец XVIII века отмечен расцветом творчества Г.Р. Державина. А того, наряду с И.И. Хемницером и В.В. Капнистом, крепко связывает дружба с Н.А. Львовым. И кружок сей, став литературным, называют не иначе как львовско-державинским и даже просто «львовским». Почему? Да ответ напрашивается сам собой: Николай Александрович природой повенчан быть застрельщиком, заводилой, этаким мотором начинаний.
Знаменитая Е.Р. Дашкова ещё в конце 70-х годов того века привлекла к участию в журнале «Санкт-Петербургский вестник» лучшие силы – И.Ф. Богдановича, Д.И. Фонвизина, М.М. Хераскова, Я.Б. Княжнина, Г.Р. Державина... Среди них был и Н.А. Львов. А по признаниям Державина, именно Львов стал организатором творческих вечеринок друзей. Совместные читки стихов, придирчивые разборы и исправления сделались нормой, и именно это позволило Г.Р. Державину вознестись на Олимп поэзии со своей одой «Фелица».
Сам Львов звезд с неба поэзии не хватал, но стоило ему проявить склонность, как и стихотворство покоряется. Одна такая стихотворная пьеса и была опубликована в «Собеседнике любителей российского слова», где, кстати, участвовала и императрица Екатерина II. Обратим внимание на дату-уточнение в этом гривуазном произведении – оно нам пригодится.
Итак, «Идиллия. Вечер 1780 года ноября 8». Автор описывает любовное томление пастуха Меналка, набредшего «под тенью миртовых кустов» на нимфу Елмиру, предмет его страсти. Меналк остается охранять сон возлюбленной. Но вдруг ему кажется, что на груди нимфы появляется роза, которая может уколоть, и он пытается снять цветок. Елмира просыпается, и порыв внезапной страсти вызывает объяснение в любви. Елмира вздыхает глубоко, а потом следует многозначительное: «И мраком ночь покрыла их».
Обратив внимание на дату, означенную в «Идиллии», мы подходим к самому главному в нашем рассказе. Напомним, что к тому времени Николай Львов вернулся из-за границы и полон рассказов о роскоши парижской жизни. Спектакли, рассказы, влюбленные взгляды разожгли такой пожар в сердце Машеньки, что никакой родительский резон – не указ, и появляется свой Резон. Новоторжец же почувствовал такую родственную душу, что мечтает об одном – женитьбе на Машеньке.
И конечно, было сватовство, а за ним – отказ. И было тайное венчание, о котором столько воспоминаний. Возьмем за основу одно самое устойчивое – дочери друга Н.А. Львова В.В. Капниста, носившей фамилию Капнист-Скалон: «...Будучи сговорен на матери моей, дочери статского советника Дьякова... и, зная, что друг его Н.А. Львов был страстно влюблен в старшую сестру её, Марию Алексеевну, руки которой он несколько раз просил, но был всегда отвергнут (единственно потому, что не имел никакого состояния), отец мой, накануне своей свадьбы, решился для друга своего на такой поступок, который, пожалуй, решал, можно сказать, его собственную участь и мог сделать его на всю жизнь несчастным.
Часто выезжая со своей невестой то с визитами, то на балы, и всегда в сопровождении Марии Алексеевны, отец воспользовался последним обстоятельством. Отправившись накануне своей свадьбы на бал, он, вместо того, чтобы подъехать к дому знакомых, подъехал к церкви, где находились уже и Львов, и священник, и всё нужное к венчанию. Таким образом, обвенчав друга своего и сестру, он решил их участь. Все разъехались в разные стороны из церкви – Львов к себе, а отец с невестою своей и сестрой её на бал, где их ожидали братья матери моей и удивлялись, что их так долго нет».
Далее автор повествует об отъезде Н.А. Львова за границу, где был два года, о пожаловании Екатериной II значительного имения Львову, после чего родители согласились на брак дочери, с удивлением узнав, что Машенька давным-давно повенчана с суженым. Добавляется ещё, что все годы разлуки Машенька отказывала многим женихам, о причинах чего у неё интересовалась сама императрица. Всё в этом рассказе верно, кроме одного факта, самого романтичного – родители знали о тайном венчании почти с самого начала! Это установил недавно литературовед
К. Лаппо-Данилевский. Он приводит письмо Н.А. Львова к А.Р. Воронцову, где есть такие строки: «...четвертый год, как я женат. Ваше сиятельство, легко вообразить изволите, сколько положение сие, соединенное с цыганскою почти жизнью, навлекло мне заботы, сколько труда и огорчений скрывать от людей под видом дружества и содержать в предосудительной тайне такую связь, которой обнародование разве бы только противу одной моды нас не извинило. Молчание сие тем тягостнее еще нам было, что огорченные старики, озабоченные еще к тому безмолвным замужеством и их дочери, принуждали меня вседневно объявить оное: что мог я против вопо-ложить их справедливости?.. Недостало бы, конечно, ни средств, ни терпения моего, если бы не был я подкреплен такою женщиною, которая верует в Резон как во единого бога…»
Справедливо К. Лаппо-Данилевский делает вывод, что тайна женитьбы хранилась не от родителей, а от общества. И причиной тому были частые разъезды Н.А. Львова, «с цыганскою почти жизнию». Конечно, могла Машенька сбежать из дома в церковь и обвенчаться. Могла какое-то время хранить молчание. Но разве в наших традициях явное держать в тайне – не Китай же! В запальчивости же Машенька могла привести родителям и еще один «резон» своего венчания на «Львовиньке», заставить их стыдливо смириться.
Тот же автор приводит совершенно интимное письмо Н.А. Львова к М.А. Дьяковой на заре их знакомства, сохранившееся в Тверском архиве. Письму этому от 19 апреля 1778 года предпослана строка: «Прочтя письмо, прежде всего сожги его». Почему? Станет ясно из содержания письма. Ввиду малости газетных страниц не будем приводить его полностью, но и опубликованного, думаю, достаточно, чтобы понять характер отношений влюбленных за два с половиной года до тайного венчания 8 ноября 1780 года.
«Слава Богу! Мой ангел! Всей силы любви моей недостает это сказать, сколько я обрадован... Я всю ночь не спал, с Васильком (Василий Капнист. – 3.Т.) читал я все книги, где только о примерах, о действии и о следствиях было что сыскать можно. Посылал за Хемницером, он принес мне рецепт – я был в лихорадке. Когда я выяснил, что в случае беременности в течение двух месяцев у женщины в груди появляется молоко, – мне показалось, что меня тот-час сразит молния. Нет более молока в твоей прекрасной груди! Но не будем более говорить об этом и постараемся, мой милый друг, быть более осторожными, нам стоит слишком дорого даже вспоминать об этом. Это не должно было бы иметь тяжких последствий, в которых я убедился, и могло бы в конце концов нанести непоправимый ущерб твоему здоровью до конца наших дней. И это было бы следствием столь прекрасной причины? В связи со всем этим, мой добрый друг, несомненно, нужно, чтобы вы озаботились своим здоровьем, сейчас это очень легко, если пить травы, которые вам предпишут и которые помогут природе, немного привыкшей к расстройству».
В конце письма Николай Александрович советует Машеньке обратиться за советом к матери, что позволяет считать прозрачными отношения молодых для всевидящей тещи Львова.
Таким образом, венчание Львова и Дьяковой в церкви Животворящей Троицы в Галерной гавани на Васильевском острове 8 ноября 1780 года было тайным для людей, далеких от семейного или служебного круга Львовых и Дьяковых. Конечно, обнародование сего события через 3,5 года кого-то шокировало. А чтоб не очень – молодые уехали повторно венчаться в Ревель, к родственнику Дьяковых графу Я.Ф. Стейнбоку, женатому на Катеньке Дьяковой, сестре Маши.
Венчаться повторно, как известно, великий грех и потому для торжественной церемонии приготовили жениха и невесту из крепостных. Тех обвенчали, а после церковного чина, под пение  «Исайя, ликуй» поздравления принимали обе четы. Ах как угадала Машенька со своим Резоном! Её «Львовинька» оказался человеком кипучей энергии и бесконечно талантлив. Наверное, смягчил своё сердце и обер-прокурор, узнав, что Львов выиграл у опытнейших архитекторов конкурс на проект собора в Могилёве, строившегося в ознаменование встречи Екатерины II и австрийского императора Иосифа II и скрепленного ими союза против Турции. Ему же доверили оформлять Невские ворота Петропавловской крепости, через которые выносили и спускали на воду ботик Петра I. Окончательно же склонили в свою пользу таланты Львова обер-прокурорское мнение после строительства в центре Петербурга почтамта. Не обошлось, конечно, без протекции всё того же А.А. Безбородко, назначенного в марте 1782 года генерал-почтдиректором. Но какие темпы! К лету того же года проект готов. А в выстроенном здании Львов получает апартаменты! Первые в своей жизни.
Вот где появилась возможность разгуляться флуидам поэзии! На огонёк собираются вечерами друзья – Капнист, Державин, композиторы Фомин, Яхонтов, художник Левицкий. А знаменитый В.Л. Боровиковский, закончивший роспись Могилёвского собора, и вовсе поселяется у Львова. Но не только искусство зовет под свои знамена Николая Александровича. Он любопытен, а это спутник таланта, ум же позволяет проникать в любые тайны. Именно к нему обращается мастер клавикордный при изучении нового инструмента. На чугунном заводе он занимается огненной машиной. Советует балетмейстеру, как живописнее расположить балетные группы. Академия ставит его в ряды своих почетных членов, приглашает к себе на заседания Вольное экономическое общество. «...Малейшее отличие в какой-либо способности привязывало г-на Львова к человеку, –пишет биограф, – и заставляло любить его, служить ему и давать все способы к усовершенствованию его искусства».
За впечатляющими наш взор архитектурными строениями в Райке, Митино, Никольском, Прямухино мы не усматриваем феномен разносторонности таланта Н.А. Львова. А ведь во многом он был первым!
Именно Львову мы обязаны началом разработки каменного угля, который находит он в наших широтах, на берегах Мсты. Занимается совершенствованием отопительной системы – его идея воплотилась в устройство в стенах зданий воздушных каналов, идущих от печей. Сберегая 
лес, изобретает Львов способ строительства домов из прессованной, пропитанной известковым раствором земли. Придумывает новый вид кровельного материала – род рубероида. Десятки церквей и усадебных домов строятся по проектам Н.А. Львова. В родных Черенчицах, которые всё чаще называются Никольским, и Москве устроены училища для строителей землебитных домов. Машенька Львова больше занимается хозяйством и даже присматривает за занятиями в Черенчицкой школе, а иногда и использует труд учеников для своих нужд. Судя по всему, Мария Алексеевна была прижимистой, рачительной хозяйкой, глаз которой и был необходим по причине частых отлучек мужа. А уж когда приезжает «Львовинька» на новоторжскую землю, Машенька вьётся вокруг него как пчёлка, готова угодить во всём, уступить, а сделать потом, может быть, по-своему. Редко бывают безоблачными браки, но бывают же. И один из них, конечно, Львовых! Очень мало найдется стихотворных строк, посвященных женам, а у Львова читаем:
... Я влюблен, и я в разлуке
С милою женой моей,
С милою моей женой.
Красотою привлекают
Ветреность одну цветы,
На оных изображают
Страшной связи красоты.
Их любовь живет весною.
С ветром улетит она.
А для нас, мой друг, с тобою
Будет целый век весна.
Всё идет вроде бы складно и ладно. Строятся усадьбы, добывается каменный уголь, возводятся сначала экспериментальные постройки по новой технологии в Павловске, вблизи Гатчины, потом возводится землебитный замок в Гатчине – Приорат, доживший до наших дней. Но зависть – чисто российское чувство и произрастает из глубин нашей истории. Стоило только в 1797 году умереть покровителю Львова А.А. Безбородко, как посыпались злорадные наветы, и возбуждается дело по расходованию средств на землебитные постройки. Нервные нагрузки укладывают Николая Александровича в постель на целых 9 месяцев, и полностью оправиться он уже не смог.
Вступивший на престол после убийства Павла I император Александр I призывает на службу, отправив на Кавказ «для устроения и описания разных необходимостей при тамошних тёплых водах». Через силу едет Николай Александрович выполнять повеление, но на обратном пути добирается только до Москвы. 21 декабря 1803 года он умирает на 52 году жизни, и в Черенчицы доставляют его тело, чтобы похоронить в фамильном склепе.
Кумир Машеньки ушёл в мир иной, оставив горевать неизбывно и её, и пятерых детей. Всего четыре года выдерживает сердце супруги тоску по любимому мужу, и ровно в том же возрасте, 52 лет, она кончает дни свои. Отчаяние сводит её к мужу в склеп села Никольского-Черенчицы, в 20 верстах от Торжка. Гавриил Романович Державин, женившийся вторым браком на сестре Марии Алексеевны – Дарье Алексеевне, написал на смерть её стихотворение «Поминки»:
Победительница смертных,
Не имея сил терпеть,
Красоты побед несметных,
Поразила Майну – смерть.
Именем Майна называли Машеньку близкие и друзья. Мы рассказали о тайной женитьбе Николая Александровича Львова и Марии Алексеевны Дьяковой. Но это ли главная тайна? Скорее всего, та, как смогли два человека сохранить взаимную любовь на протяжении жизни. Нам так этого не хватает в сегодняшнем суетном мире.

Возврат в МЕНЮ